Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Ладно, будет вам, земляки! Нам вместе новую жизнь начинать, а кто старое помянет, тому… Я об одном хочу вас предупредить – никакого снисхождения вредителям и партизанам не будет… По закону военного времени… Так что не обессудьте. А тем, кто будет работать на совесть, мы окажем всяческую помощь. В этом дал нам слово сам герр комендант.

Семёнов, полуобернувшись, указал зажатой в руке шапкой на оберста.

– Ja, ja, – важно закивал головой оберст, едва переводчик перевёл ему последнюю фразу. Семёнов, взмахнув рукой, уже с воодушевлением, продолжал:

– Немецкие войска скоро возьмут Москву, сокрушив на своем пути большевиков. Войне

приходит конец! Наша задача, – помочь доблестным немецким войскам разгромить до конца комиссаров и жидов. Мы должны в ближайшее время сдать некоторое количество теплой одежды и продовольствия. Для этого завтра мы соберем всех вас здесь. Составим списки и распределим на группы для работы на лесоповале. К десяти часам утра все жители должны собраться здесь для регистрации.

Переводчик переводил оберсту слова Семенова. По окончании, оберст довольно покачал головой:

– Хорошо, господин Семёнов. Следует без промедления организовать сдачу продовольствия одежды и работы на лесозаготовке. Это ваша первоочередная задача. Ищите себе помощников. Это ускорит дело. Во всём остальном вы будете получать инструкции от начальника комендатуры. Желаю вам успеха.

Оберст небрежно вскинул руку к козырьку. Спустившись по ступенькам он, осторожно вышагивая, направился к машине. Следовавший за ним обер-лейтенант распахнул перед ним дверцу. Оберст, задержавшись около неё, сказал ему несколько фраз. Обер-лейтенант, вытянувшись, прокричал: «Хайль Гитлер!». Через минуту, машина с оберстом и сопровождающей его охраной, разбрызгивая грязь и натужно ревя моторами, вытягивалась по дороге на Храпово. Обер-лейтенант, вернувшись назад, через переводчика приказал пройти Семенову и Грищакову с ним в здание школы.

Едва они скрылись, в толпе стоявших людей раздался шум какой-то возни. Из её середины, будто водоворотом, выплеснуло молодого парня. Он явно был навеселе и порядком помят. Поправляя на себе съехавший на бок полушубок, парень кому-то яростно погрозил кулаком. Отдышавшись, скользя по мокрой траве, он направился к крыльцу. Оживленно жестикулируя, указывая то на себя, то на дверь школы он стал что-то говорить солдатам. Один из них, отрицательно мотнув головой, оттолкнул его прикладом.

Тогда парень, работая руками, попытался пролезть между солдатами. Один из здоровенных охранников отреагировал быстро и решительно. Ударом приклада он сбросил парня со ступеней лестницы. Тот, пролетев метра три, растянулся во весь рост у ног стоявших в передних рядах сельчан.

Его кульбит вызвал радостное оживление и смех. Никто из стоявших в толпе людей не пытался ему помочь. Охранники довольно ухмылялись. Но парень, видимо, нисколько не обиделся. Сидя на земле и, отрезвело мотая головой, разводил руками: «Нельзя, так нельзя…».

В это время на крыльце показался переводчик. Он объявил, что жители деревни могут расходиться по домам. Один из стоявших в оцеплении немцев подал команду, и шеренга распалась. Солдаты шумно стали разминаться, снимая автоматы и хлопая друг друга по спинам и плечам. Было холодно и сыро. Люди расходились молча и торопливо.

Настасья заторопила Мефодия домой. Пробираясь среди односельчан, в глубине души он чувствовал определённое беспокойство, хотя явного повода к этому не видел. Всю дорогу Мефодий молчал, обдумывая свои тревожные ощущения. Наконец, подходя к дому, понял, что его беспокоило. Мефодий вспомнил, что такое же чувство было, когда на валке леса его чуть не прибило падавшим деревом. Он услышал крики, треск. Обернувшись,

словно завороженный, остался стоять, не в силах сдвинуться с места. На него неотвратимо быстро неслась тёмная масса. И, вместе с тем казалось, она падала так медленно, что Мефодий успел разглядеть каждый листок, каждую веточку. Тяжелый удар и долгое беспамятство. Его спасло то, что он попал под верхушку дерева. Все роковые сучья прошли мимо.

Он осознал совершенно ясно, почему сейчас ему припомнился тот давний случай. У него не проходило ощущение, что на него, на поселок, надвигается слепая, огромная масса. Эта страшная сила раздавит их и даже не заметит того, что сделала. И ничего нельзя сделать, не предотвратить этой беды…

Между тем парень кое-как поднялся. Пьяно ухмыляясь, комично и неуклюже погрозил охранникам пальцем. Те захохотали, но в следующее мгновение, клацнув сапогами, вытянулись в струнку. На пороге школы показался обер-лейтенант и вслед за ним Семёнов с Егорьевым.

Обер-лейтенант, сбежав по ступенькам крыльца, уселся в стоявший рядом мотоцикл. Подозвав старшего из отделения, отдал приказ. Фельдфебель вытянулся, провожая глазами сорвавшийся с места мотоцикл.

Семёнов сошел с крыльца и подошел к парню. Тот, не обращая ни на кого внимания, пытался шапкой отряхнуть грязь с полушубка. Семёнов остановился в полуметре от парня. Несколько мгновений он молча смотрел на него. Затем негромко, надломившимся голосом сказал:

– Николай, сынок… ну, здравствуй…

Парень мутным взглядом уставился на бородатого мужика. Потом какое-то осмысленное выражение появилось у него на лице. Широко разведя руки, он расплылся в пьяной ухмылке:

– Батя, да никак это ты! А я смотрю и никак не уразумею! Ведь тебя в двадцать четвертом застрелили… Мы тогда поминки с маманей справили, а ты живой! Маманя больная в хате лежит… А мы с Сенькой штоф самогону уговорили по поводу… Черт! Это…

Николай, пьяно икнув, полез к отцу целоваться.

– Сенька шпыняет меня в бок: «Батя приехал, батя приехал…». А я в толк не возьму – какой-такой батя… Ведь убитый ты особистами. А ты, вона, живой!

– Живой я, сынок, живой и поминки по мне ещё рано справлять. Мы с тобой поживем ещё. Наша власть теперь, сынок, а от большевичков одна труха останется. Ну, пойдем к тебе, устал я, да и разговор у нас с тобой будет.

Он обернулся к Грищакову:

– Пошли, Андреич. Пока у Николая остановимся, отдохнем, а там видно будет.

Грищаков согласно закивал головой. Николай, качнувшись на нетвёрдых ногах, горячо поддержал отца:

– Правильно, батя, я вам стопочку налью и сам похмелюсь. Мы с Сеней с утречка четверть уговорили, да эти… немчура… боле не дали, на собрание поволокли. Самогон весь забрали… и жратву. Но это ниче, – осклабившись, дыхнул он на отца перегаром, – у нас ещё найдется. Сень, ты забегай позжее… видишь, батяне надобно отдохнуть…

Они свернули на тропинку, ведущую к дому Николая. Семёнов, прихрамывая сильнее обычного, тяжело ступая, поднялся по ступеням. Войдя, после небольших, тёмных сеней в комнату, огляделся. Низкий потолок к одной стене ещё больше опускался. Около нее стоял дощатый стол. Две лавки подпирали его по обе стороны. Окно, задернутое грязной тряпкой, не давало света. Семёнов перекрестился в один из углов и спросил:

– Где мать?

Снимая с себя мокрый и грязный полушубок, Николай суетливо забегал. Сделав знак, крадучись подошел к занавеске, протянутой от печи к стене. Осторожно заглянув туда, зашептал:

Поделиться с друзьями: