Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Спит она, батя. Намаялась, вишь, ночью… боль её не отпускала, она только под утро засыпает,

Семёнов подошел. Глянув на изможденное, худое лицо жены, он прислушался к ее неровному дыханию:

– Пусть спит, будить не станем.

Он задернул занавес.

– Давай угощай, проголодался я.

Они разделись и уселись за стол. Николай достал из-за закутка за печью хлеб, из печи вытащил чуть теплую картошку. Поставил стаканы с сальными разводами на стенках. Соль, нож, три миски и кусок сала, завернутый в тряпицу достал из стенной ниши. Пыхтя и отдуваясь, сдвинул тяжелый, темного дуба, с железом по краям, сундук. Из расщелины в полу под ним извлек большую

бутыль. В ней было литра три мутно-белёсой жидкости. Пытаясь унять непослушные, дрожащие руки, Николай хотел разлить самогон, но только плеснул мимо стакана.

Семёнов усадил его на скамью. Разлив самогон, выдохнул:

– Ну, благослови господи, с возвращением…

Опрокинув залпом, все трое стали сосредоточенно жевать. Семёнов наполнил ещё по стакану. Выпив, сказал:

– Рассказывай, как вы здесь без меня жили…

Слушая сына, на протяжении всего рассказа Семенов не сказал ни слова. Хмелея, молча пил. Руки его, сжимаясь в кулаки, взбухали толстыми узловатыми венами. Опьяневший Грищаков, под несвязную толкотню слов Николая заснул, уронив голову на стол. Рука его свесилась, доставая почти до пола. Из открытого рта Грищакова вырывались тягучие, сиплые звуки, нисколько не похожие даже на храп. Было в них что-то нечеловеческое, неестественное. Семёнов, поморщившись, ткнул его кулаком в бок: «Ишь развылся, дьявол тебя раздери! Уймись – Марью разбудишь!».

Грищаков мотнул головой после тычка. Всхлипнув жалобно и тонко, затих.

– Да, сынок, тяжкая доля нам выпала. Но всё наказуемо, и фортуна опять к нам повернулась. А сколь эти нехристи коммунистов уничтожают - нам с ними и только с ними! Ты слышишь меня, Николай?

Семёнов затормошил сына за плечо. Однако тот уже успел накрепко заснуть. Крякнув, Семенов вытащил его из-за стола. Уложив Николая на стоявший у стены топчан, себе бросил полушубок рядом. Подоткнув под голову шапку, он мгновенно заснул. Спал Семёнов недолго. Он проснулся от того, что ощутил на себе чей-то взгляд.

Сознание сработало сразу. Семёнов тут же вспомнил где он. Повернув голову увидел лицо Марьи, с мокрыми от слёз, глазами:

– Ты… вернулся…

Семёнов поднялся, подошел к ней. Сел на краешек койки. Взяв в ладони её голову, прижался губами к горячему, сухому лбу…

Через несколько часов он, усталый, но довольный подъехал к дому на подводе. Не слезая с неё постучал в окно кнутовищем:

– Николай, поди скорее ко мне.

Стукнул ещё пару раз. На стук вышел Грищаков:

– Спит он ещё, Виктор Семёнович. Я пойду разбужу?

– Давай скорее! Или нет, постой, побудь здесь, я сам.

Бросив вожжи, он торопливо прошёл в дом. Николай, разметавшись, крепко спал. Марья, ожидавшая его, спросила:

– Ай случилось что, Витюша?

Как ни слаб был её голос, он всё же почувствовал ее тревогу. Мягко и ласково он ответил:

– Нет, Маня, всё хорошо. Только побеспокою тебя маненько. Мы поедем сейчас в наш старый дом. Давай собираться потихоньку. Ты как, сдюжишь сама, или подмогнуть тебе?

– Не надобно, Витюша, мне нетрудно. Полегшало маненько … Только зачем это, Витюша? Что люди-то скажут?

– Не бойся, Маня! Теперь люди будут говорить только то, что я им велю. Они свое уже отговорили. Будя, поизмывались красные бестии над нами! Теперь мой черёд!

Голос его понизился до свистящего полушёпота. Даже несмотря на царивший здесь полумрак, Марья увидела, как побелело его лицо. Она испуганно тронула его за руку:

– Ох, Витюша, мы-ить старые уже с тобой. Что было, того не возвернёшь. Всю жисть здесь прожила, худого от людей не видела. Об Николеньке

надо подумать, не вечные мы, а ему жить с людями после нас…

Семёнов перебил её нетерпеливо и сердито:

– Нет, Маня, я об этом всё время как раз стать думаю. Не то ты говоришь! Не нужны Николаю ничьи разговоры, да и не будет их! Я ещё успею сделать его настоящим хозяином, а эта вся рвань будет на него горб ломать! Ты, Маня, неужто не понимаешь, что кончилась эта власть. Фу-у, – дым один, да комиссарские трупы по столбам висеть останутся. Посмотри, какая сила идет! Где им с ихней голой идеей германца взять, – тут оружие посильнее надо! Я, пока ехал сюда, многое видел и понял – наше время пришло, наше! Как было когда-то, помнишь, Маня? Господи, услышал ты мои молитвы, проклял и покарал десницею своею власть сатаны…

Семёнов грузно опустился на колени осенив себя крестом, застыл в низком поклоне на образок, темневший в углу. Когда он поднялся, Марья увидела его мокрое, искаженное судорогой лицо. Она поняла, что перед ней тот самый, прежний Семёнов, её муж и господин многих людей. Она гладила его по плечу и тихо говорила:

– Ну что ты, что ты, Витюша, рази ж так можно над собой…

Проснувшийся Николай, мутным взглядом смотрел на отца, стоявшего на коленях, и мать, склонившуюся над ним. По лицу Николая было видно, что это его нисколько не занимало. Трещавшая с перепоя голова требовала своего. Тяжело свесив ноги, он с усилием встал. Не обращая внимания на мать и отца, подошел к столу, налил полный стакан самогону. Поднеся дрожащими руками стакан ко рту, залпом выпил. Сев на скамью, он замотал головой.

– Николай, ты погоди пока прикладываться. Разговор есть серьёзный, да и дело надобно сделать. Помоги-ка мне собрать все вещи, поедем в наш старый дом.

Семёнов сел рядом с сыном, положив руку ему на плечо. Николай поморщился:

– Фу-у, тяжко! Не годен я нынче ни на какие такие дела, батя. Ты уж как-нибудь сам, а я приду в себя малость…

Семёнов и сам видел, что с Николая сейчас толку мало. Он поднялся. Похлопав его по плечу, мягко сказал:

– Ты, сынок, на улицу выйди. Я там подводу подогнал, посиди в ней пока.

Расстелив на полу большую скатерть Семёнов стал собирать нехитрые пожитки жены и сына. Мария, приподнявшись на постели, говорила ему, что и где взять. Николай, глядя на грузного и седого старика, не находил ничего схожего с тем человеком, который остался в его памяти как отец. Его нисколько не удивило появление в поселке отца. Он давно уже не интересовался ничем, кроме самогона.

Вещи были уложены и перенесены на телегу. Марья, одетая потеплее, полулёжа ожидала мужа с сыном. Стоя посреди опустевшей комнаты, мужики налили по прощальной.

– Ну с богом, сынок! Вот так мы и начнем все сызнова. В этом нужна мне твоя помощь. Сил у меня осталось мало, а я хочу успеть сделать то, что задумал, – поставить тебя на ноги.

Семёнов вдруг зашелся сухим и долгим кашлем. Уняв кашель, он вытер проступившие на глазах слезы. Залпом осушил стакан, с силой хрястнул им об пол, повернулся и вышел…

Наскоро пообедав, Петр Иванович скрутил «козью ножку». Пустив клуб дыма, он озабоченно покачал головой:

– Лоза сообщает, что на днях немцы затевают масштабную облаву. Он думает, что это из-за последнего подрыва товарняка на ветке в Столбовку. Сообщает, что к подпольщикам стали проявлять повышенное внимание. Немцы поняли, что сведения о составах утекают из их конторы. Они не знают, кто именно сообщает сведения партизанам, но людей надо спасать. Долго так не протянется.

Поделиться с друзьями: