Засранец Бэдд

Брок и я взглянули друг на друга и рассмеялись.

– А Люциан учит нас обоих, - сказал Брок.

Я начал укладывать стеклянные пинты, бокалы рокс и стопки в посудомоечную машину.

– Ведь на самом деле, - сказал я, - ты болтаешься с дурацкой улыбкой на лице. Это, должно быть, было чертовски хорошо.

Брок пожал плечами, смешивая космополитен для толпы хихикающих белокурых туристок.

– Зейн, брат, словами не описать. Я будто умер и попал в рай… шесть раз за одну ночь.

Я уставился на своего младшего брата с абсолютно новым уровнем уважения.

– Черт, это здорово, сынок. Я бы сказал: «Вот как это делается!»

Тридцатилетние блондинки, для которых он смешивал напитки, услышали наш разговор и стали громко перешептываться, глядя то на Брока, то на меня.

Брок толкнул меня локтем и наклонился ближе.

– В следующие выходные встретимся с ней снова.

– В самом деле?

– Ага, - он бросил на меня взгляд.
– И знаешь что, ты и сам большую часть дня довольно глупо улыбался. Не думай, что я не заметил.

– Не было такого, - проворчал я.

Люциан поставил на стойку четыре стакана, наполнив их льдом и колой.

– Да было.
– Он вытащил из кармана сотовый телефон и открыл зернистую, размытую фотографию меня, которую, очевидно, сделал тайком. И, да, на снимке я глупо и во весь рот щеголял улыбкой, точно так, как он и говорил.
– Доказательство номер один, - и, выполнив свою разоблачающую миссию, он ушел. Типичный Люц - сбросил бомбу и тихо свалил.

– Этот засранец меня сфоткал?
– возмутился я, глядя вслед своему второму младшему брату.

Брок лишь хихикнул.

– Ты что-то говорил об взаимозависимости между глупой улыбочкой и первоклассной киской?

– Да, ну… она гораздо больше, чем просто первоклассная киска, так что прояви немного уважения, мелкий говнюк, - пробурчал я.

– Эй, ты не обязан мне что-либо объяснять. Это были твои слова, не мои.

– Заткнись, - прорычал я, достал из холодильника несколько лаймов и принялся нарезать их… возможно, чересчур усердно.

– Оууу, задели чувства бедного маленького Зейни-вейни?
– усмехнулся Брок с другого конца бара.
– Сдается мне, парнишка слишком остро реагирует.

Я перестал нарезать, повернулся и посмотрел на Брока злым взглядом.

– Прижми руку к стене, - приказал ему я.

– Что? Зачем? Что ты собираешься сделать?

– Просто сделай это, придурок.

Брок прижал ладонь к стене в конце стойки, широко расставив пальцы и упершись костяшками пальцев в дерево. Я подбросил нож в воздух, поймал его за тыльную сторону лезвия, выдержал драматическую паузу, а затем метнул нож в руку брата. Лезвие перевернулось и вонзилось острием в дерево между его средним и безымянным пальцами, подрагивая рукояткой.

– Помни, что я могу сделать в следующий раз, когда тебе захочется посмеяться надо мной, идиот, - прорычал я.

Брок убрал руку, выдернул нож из стены, уставившись на него так, словно никогда раньше не видел подобного.

– Ты мог повредить мою руку, осел.

Я забрал нож, вымыл его и вернулся к нарезке лаймов, игнорируя редкие аплодисменты, взгляды, свист и шепот, которые получил за свое маленькое представление.

– О, ради бога. Я мог бы сделать это с удвоенного расстояния в темноте топором.

– Чушь собачья.

Я нахмурился, глядя на Брока.

– Что значит «чушь собачья»? Мой отряд и трое других ежегодно проводили соревнования по метанию ножей, и я каждый раз побеждал. Дошло до того, что они разрешили мне соревноваться только с непрофессиональным оружием, например, кухонными ножами, топорами и другим дерьмом вместо настоящих сбалансированных метательных ножей, как у всех остальных.

Брок пожал плечами.

– Ага. Не знал, что ты так умеешь.
– Он сгреб ломтики лайма с разделочной доски на поднос.

– Я много могу такого, о чем ты не знаешь.

– Например, слишком легко обижаться?
– предположил он, наливая клиенту пинту пива.

– Например, надрать твою тощую симпатичную задницу, если ты не заткнешься к чертовой матери, - прорычал я.

Брок лишь рассмеялся.

– Что и требовалось доказать, - он покачал головой, отдав пиво и взяв за него десять долларов.
– Ты еще капризнее и вспыльчивее, чем обычно.

– Господи, ну ты и ботан, кто вообще употребляет такие слова, как «вспыльчивый»?

– Я, а ты Старый хрыч.

– Старый хрыч?
– спросил я, уставившись на него.

– Ну, есть такой комикс о…

– Я, мать твою, знаю, кто такой Старый хрыч, член ты вафельный.

– Ага, но ты даже более кипишной, чем Старый хрыч. Что серьезно расходится с идиотской ухмылкой, с которой ты болтался все утро.

Я взглянул на время на экране кассового аппарата: без пяти минут четыре часа.

– Пора мне. Дел немерено.

– Классическая тактика уклонения, брат.

– Вовсе я не уклоняюсь, просто… надо позвонить Маре в четыре. И если скажешь хоть слово, я кастрирую тебя, пока ты спишь.

– Медсестра со свадьбы? Ты… позвонишь ей… по телефону?

– Нет, говнюк, залезу на крышу и буду оттуда кричать.

– Говнюк?
– он сделал паузу, вытаскивая дозатор из пустой бутылки «Джеймсона» и запихивая его в новую.

– Именно. Говнюк.
– Я вымыл руки, а потом взял чаевые из банки, стоявшей у кассы.
– Тупая задница. Засранец. Говногоблин. Продажный членосос. Ходячие лосиные причиндалы. Овцетрахальщик. Слов полно, продолжать?

– Пожалуй, нет. Ты оскорбляешь мои тонкие чувства своими грубыми, варварскими эпитетами. Я так и в обморок могу упасть, - произнес он с монотонным сарказмом.
– Где ты вообще понабрался такого, кстати?

– Долгие перелеты для десантирования, где нечем заняться, кроме как находить новые и все более изобретательные способы оскорблять друг друга, - ответил я.

– Ну, определенно, ставлю тебе пятерку за креативность.

Я засмеялся, пересчитывая купюры и сортируя их.

– Серьезно, мы делали это часами. Это ничто по сравнению с тем дерьмом, которое мы сочиняли. У тебя уши бы отсохли на твоей правильной маленькой голове, услышь ты, что мы придумывали после шести или восьми часов полета в хвосте C-130. (уточнение от перев. С-130 - американский военно-транспортный самолет). Целью было обозвать как можно более мерзко и оскорбительно.