Заставь меня жить

– У вас есть ещё две недели. После Рождества я обязан быть в том теле, какое полностью устроит меня.

Поспешные поклоны, а затем тёмные силуэты растворяются на фоне ночного неба в прорезях высоких окон.

Мерлин Всемогущий.

Съехавшее с катушек сердце бьёт по вискам отбойным молотком, безжалостно смешивая и без того разлетающиеся мысли в неразборчивую массу. Рон что-то пытается донести до меня, трясёт за плечи, почему-то сидит на краю моей кровати, залитой светом полной луны.

Бурчу что-то невнятное, отползаю к изголовью кровати, обнимаю подушку, как будто роднее её никого нет на всём белом свете, плотно закрываю глаза и жду, когда организм придёт в норму.

К счастью, спустя несколько минут сердце покорно стучит в груди, не стараясь больше выскочить за её пределы, а в голове воцаряется относительный порядок.

– Друг, ты как?
– шёпотом спрашивает Рон, и я медленно поднимаю веки.

– В порядке, - едва заметно киваю и стыдливо откладываю подушку в сторону.

Рон решается и немного сбивчиво спрашивает, при этом взглянув на меня исподлобья:

– Опять видения?

Перевожу дух и утвердительно киваю несколько раз, боясь, что в полумраке Рон попросту не заметит моих скованных жестов. Однако он всё прекрасно замечает и выразительно спрашивает одними глазами: «Ну что?». Озадаченно тру лоб, стараюсь сформулировать предложение так, чтобы оно было одновременно коротким и ёмким. Разочаровавшись в своих ораторских способностях, шумно выдыхаю и выдаю:

– Я был прав насчёт Волдеморта. Он действительно заточён в теле змеи, а Пожиратели ищут способ, как вызволить его оттуда.

– Только на этот раз что-то изменилось, иначе ты не был бы настолько взволнован, - замечает друг, внимательно вглядываясь в моё лицо, а мне ничего не остаётся, как согласно кивнуть.

– Сегодня он был…человеком. Полагаю, Пожиратели напоили змею каким-то зельем, чтобы дать Волдеморту возможность говорить. Наверняка, они и раньше прибегали к этому способу, только он недоволен: ему некомфортно в чужом теле. Ещё он сказал…

Колючий ком, так некстати образовавшийся в горле, обрывает мою речь, а Рону явно не терпится услышать продолжение. Хрипло откашливаюсь и, наконец, отвечаю шёпотом:

– Он сказал: единственный человек, который мог вернуть его нормальное тело, пропал. Думаю, ты понимаешь, кого он имел в виду. Рон, представь, если даже Волдеморт не знает, где Снейп…

Друг предусмотрительно прерывает мою далеко не оптимистичную речь взмахом ладони.

– Только потому, что Волдеморт не знает, где Снейп, нельзя утверждать, что его нет вообще нигде. Он же не сказал, что он мёртв?
– дождавшись отрицательного ответа с моей стороны, друг заключает.
– Значит, профессор жив.

Стираю со лба мелкие бисеринки пота и, немного повременив, соглашаюсь с внезапно рассудительным Роном, что весьма несвойственно ему, особенно в четыре утра.

Друг ещё какое-то время морщит лоб в задумчивости, а потом начинает говорить с неожиданным напором:

– Раз он действительно заточён в теле змеи, значит, напрямую зависит от её жизненных показателей?

– К чему ты клонишь?
– осторожно спрашиваю, склонив голову так, чтобы на лицо упала тень, потому как не могу ручаться за его выражение.

– Если убить змею, значит, Волдеморт тоже будет мёртв?
– даже в полумраке замечаю, каким огнём вспыхивает взгляд друга.

Кусаю губы изнутри, затягивая мучительную для меня паузу. Как сказать? Как объяснить, что не всё так просто, как кажется, что он каким-то образом влияет на меня? Неспроста же между моим и его сознанием есть связь…

Может, я - так же, как и змея, - всего лишь сосуд?

Сосуд, который можно уничтожить вместе с гнилым содержимым?..

Как признаться лучшему другу в том, что во мне, скорее всего, живёт монстр?

– Я так не думаю. Ему удалось каким-то образом не умереть после Авады Кедавры и задержаться в теле змеи, но это ещё не значит, что он уязвим настолько, насколько может показаться.

Чувствую, как неосознанно напрягаются все мышцы, но Рон, похоже, ничего не замечает (или, по крайней мере, тактично не подаёт вида).

– Ладно, сейчас мы ничего не решим. Давай вернёмся ко сну, а насчёт твоего видения поговорим завтра?
– предлагает он, и я тут же соглашаюсь.

Неясные образы человеческих лиц и звучный голос Волдеморта не оставляют меня в покое в оставшиеся предрассветные часы, а это, как следствие, отражается на моей работоспособности. Несчастные преподаватели вынуждены наблюдать мою макушку в течение всех занятий, в то время как я старательно, но безнадёжно борюсь со сном. Удивляюсь, как ещё Гриффиндор не лишился круглой суммы баллов.

Но самое худшее ожидает меня вечером в кабинете МакГонагалл. Она, конечно же, сдерживает своё обещание: отныне я в компании новоприобретённого врага Симуса Финнигана чищу клетки птиц и стираю пыль с книг, которые у декана имеются в огромном количестве.

Как только за высокой волшебницей закрывается дверь, я тут же хватаюсь за щётку и направляюсь к ближайшему стеллажу. Проверив, надёжна ли хрупкая на вид стремянка, поднимаюсь на четыре ступеньки вверх и провожу щёткой по самой верхней полке. Спорхнувшие хлопья пыли раздражают нос, я громко чихаю и почти сразу слышу неодобрительное фырканье Симуса с противоположного конца кабинета: сегодня ему выпадает участь возиться с клеткой чёрного как смоль ворона.

К моему же облегчению, Симус делает вид, что меня вообще не существует. Возможно, МакГонагалл провела с ним воспитательную беседу, а, может, он сам осознал свою ошибку. Когда я спускаюсь со стремянки для того, чтобы подвинуть её к следующему стеллажу, то успеваю поймать на себе холодный взгляд Гриффиндорца. Нет, ничего он не понял.

Покачав головой, стираю пыль с соседней полки, не обделяя вниманием тёмные углы за книгами, а сам думаю о ночном видении и о разговоре с Дамблдором накануне вечером.

Всё началось вполне безобидно: директор пригласил меня к себе, угостил чаем и мятным мармеладом, поинтересовался успехами в школе - скорее из вежливости - и тем, нравится ли мне новый преподаватель зельеварения. Тут-то всё и началось. Я - не тот человек, который может положительно отзываться о том, кто мне несколько…несимпатичен. Этот Слизнорт немного странноват. Как и большинство профессоров Хогвартса, он знает абсолютно всё о своём предмете, но вскоре я замечаю за ним одну особенность: он не столько любит достижения своих учеников, сколько самих учеников, притом успешных. Кто-то даже говорит, что у него на этот счёт пунктик. Он как бы «коллекционирует» лучших из лучших.