Заставь меня жить

Становится стыдно настолько, что я не нахожу в себе сил поднять взгляд на сидящего напротив директора. Видимо, он замечает моё смятение и, бросив два кубика сахара в кружку с чаем, пододвигает её ко мне и интересуется миролюбивым тоном:

– Ты чем-то опечален, Гарри?

Почему-то дёргаюсь, тру шрам, мысленно ругая себя за это действие, хватаю ложку с блюдца и начинаю размешивать сахар. Наконец, собравшись с мыслями, встречаю прямой, но вовсе не тяжёлый взгляд волшебника и отвечаю:

– Нет, сэр, просто вспоминаю свои прошлые ошибки.

Дамблдор понимающе кивает, помешивает ложкой в своей кружке, а я задаюсь вопросом: интересно, он со всеми учениками, кому довелось побывать в этом кабинете, ведёт себя настолько непринуждённо?

С долей удивления обнаруживаю, как напряжены мои плечи. Пытаюсь расслабиться, немного оседая в удобном кресле.

– Знаешь, Гарри, всем нам свойственно ошибаться. Вопрос лишь в том, сможет ли человек сделать соответствующие выводы, чтобы впредь не совершать тех же ошибок.

– А если эти ошибки повлекли за собой… необратимые последствия?
– запинаюсь на последних словах, и Дамблдор, похоже, догадывается, что именно я имею в виду.

– Ты не виновен в смерти родителей.

Качаю головой, сжимая пальцы вокруг фарфоровой кружки.

– Прошу прощения, сэр, но я думаю, что вы не правы. Всё дело в Пророчестве, и я, к сожалению, оказался тем самым человеком, который должен противостоять Волдеморту. Не мои родители… Я должен был погибнуть, не они…

Замолкаю, занимая себя чаем, прячу взгляд на дне кружки, лишь бы только не продолжать говорить.

Директор облокачивается на стол и тихо отвечает:

– Раз уж ты затронул эту тему, то я скажу вот что: ни я, ни ты, ни твои родители, ни кто-либо другой не знал, про кого говорилось в Пророчестве. Я стремился защитить каждого, кто подходил под описание, хотел сохранить их жизни, и заклятие Фиделиус - лучшее средство защиты. Здесь дело в другом: вопрос доверия. Люди выбирают Хранителем Тайны того, кому действительно доверяют.

Сделав паузу, директор поднимается и, медленно кружа по своему кабинету, продолжает громче, чем раньше. Речь его звучит настолько убедительно, что я не решаюсь прервать её, а сижу, продолжая греть ладони о тонкие стенки кружки, и неотрывно смотрю на высокую фигуру волшебника.

– К сожалению, не все могут разглядеть в близком друге предателя, а если и могут, то в большинстве случаев делают это слишком поздно. Твои родители доверили свои жизни не тому человеку, хоть я и пытался убедить их в том, что Петтигрю - не лучший кандидат на роль Хранителя.

Поставив кружку на край стола, я разве что не привстаю в кресле, в волнении поправляя очки на переносице.

– Вы пытались отговорить их? Пытались переубедить, а они вас не послушали?
– я несколько раз провожу ладонями по подлокотникам, разрываясь между чувствами изумления и разочарования одновременно.

Директор замирает возле высокого стеллажа, долго смотрит на меня, сцепив пальцы рук за спиной, затем медленно кивает в знак подтверждения моих слов.

– Лили испытывала по отношению к Питеру то доверие, которого он, к сожалению, не заслуживал, а Джеймс считал его своим лучшим другом. Заставить их передумать было равносильно борьбе с ветряными мельницами. Я даже не могу предположить, почему они выбрали именно его, а не, предположим, Сириуса или Ремуса.

– Я тоже не знаю, сэр… - выдыхаю, бездумно водя кончиками пальцев по растительным узорам на подлокотниках кресла.
– Думаете, я не старался повлиять на их решение? Мало того, что они выбрали Петтигрю, не посоветовавшись со мной, они ещё долгое время держали меня в неведении, словно меня это никоим образом не касается.

Дамблдор опускается в соседнее кресло и, дотронувшись до моей руки своей тонкой ладонью, с мягкой улыбкой произносит:

– Не стоит держать обиды на них. Лили и Джеймс, как любые родители, старались уберечь тебя от опасности.

– Не думаю, что молчание являлось лучшим способом сохранения моей жизни, - горько усмехаюсь и встречаюсь с взглядом небесно-голубых глаз.

Директор неопределённо качает головой, отчего последние лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь высокое окно, отражаются в половинчатых стёклах его очков. Погладив бороду, он, наконец, отвечает:

– В тебе говорит семнадцатилетний подросток, Гарри. Когда-нибудь ты всё поймёшь, - Дамблдор возвращается в своё кресло и продолжает: - А пока оставим эту тему, в ней много тёмных пятен, об истинной сущности которых я пока что не могу судить, и поговорим вот о чём. Твоё чудесное спасение, которое стоило тебе шрама, а Волдеморту - загадочного исчезновения. Волей судьбы ты становишься первым человеком, которому удалось выжить после Авады Кедавры. К тому же, профессор Снейп рассказал мне о твоих перепадах настроения, и я бы рад списать это на твой возраст, да только не у всех лопаются стаканы от приливов злости.

Я теряю дар речи на несколько мгновений, стараясь не показать это Дамблдору. Интересно, что ещё Снейп поведал директору? Хотя, почему бы и нет? Я рассказываю Снейпу всё это только потому, что доверяю ему, а раз он делится этим с Дамблдором, значит он, в свою очередь, доверяет ему.

– Надеюсь, ты должен понимать, что всё это - более чем странно и подобных случаев я не встречал, а живу я на этом свете долго. Стараясь докопаться до первопричин, я изучил не один том древней и очень ценной литературы, но в итоге - ничего.

Дамблдор разводит руками, а я подаюсь вперёд, глухо повторяя:

– Что значит «ничего», сэр?

– То и значит, Гарри. Как я уже сказал, выживание после Авады Кедавры - феноменальный случай, и такого в истории магического общества не было ни разу. Соответственно, ни одна известная нам книга не может располагать подобной информацией. Я откровенно потерялся, Гарри…

Последняя фраза звучит настолько безнадёжно и потерянно, что я даже напрягаю слух, задумываясь о том, не ослышался ли я. Взглянув на Дамблдора, я понимаю, что не ошибся, потому что уравновешенность и спокойствие старика вмиг куда-то исчезают. Трогая серебристые ниточки своей бороды, он жуёт губами, перескакивая взором с одного замысловатого прибора на другой, седые брови то и дело сходятся к переносице или, наоборот, озадаченно взмывают вверх.

– Я наблюдаю за тобой всё это время, замечаю, как кардинально поменялась твоя жизнь в Хогвартсе. Теперь ты - центр всеобщего внимания, и я отчётливо вижу, что это не приносит тебе удовольствия, что немудрено. Наверняка, внутри тебя идёт борьба с новым знанием, с его странными и, порой, пугающими сторонами. Я сам загнан в тупик и пока что не представляю, с чего начать, от чего оттолкнуться в своих поисках.

Тихо вздыхаю, ощущая, как дрожит моё дыхание. Сложив ладони на коленях, опускаю взгляд вниз и стараюсь произнести как можно более спокойно: