Заставлю тебя полюбить

Вчера Давид признался, что он поквитался с моей семьей. Вспоминать нашу первую ночь после его чистосердечного было ужасно стыдно.

— Жасмин, что тебе снится? — недовольно заметил Давид, почувствовав мои стенания.

Я посмотрела в его глаза, вспоминая далекую весну. Той весной я впервые повстречала Давида.

Это произошло, когда я разговаривала с подругой по скайпу. В дом ее семьи ворвались бандиты, и я увидела их — каждого. Я запомнила их лицо и жестоко поплатилась за это.

Я прикрыла глаза, вспоминая:

— Завтра рано вставать на самолет. Если проспим, не улетим еще месяц, а это опасно… — рассказывала подруга, когда за ее спиной появились убийцы.

— Диана! Диана!!! — я позвала ее.

Диана распахнула глаза, но было поздно: ее схватили за ногу и протащили по кровати. С ее ушей слетели наушники, подруга закричала.

— Диана, кто это?! Диана!

Тогда мы встретились с ней взглядом последний раз в этой жизни.

Нет, она выжила, конечно.

Но мы больше не виделись. Никогда. Я не знала, что произошло после — убийцы выстрелили в ее экран, и трансляция прервалась.

Мы тогда с родителями сразу вызвали полицию, а когда прибежали к ним в дом, в нем было пусто. Только дядя Альберт — отец Дианы лежал на полу. Неживой.

Наша семья стала единственными свидетелями случившегося.

Чуть позже, когда полиция брала у меня показания, я услышала их разговоры между собой. Полицейские сказали, что в комнате Дианы обнаружили еще один труп, это был один из нападавших. Сама Диана и ее мать бесследно пропали.

Я составила портрет тех, кого видела лично, и их подали в розыск.

Я хотела, чтобы виновных наказали, а Диану с ее мамой непременно нашли.

Я ничего плохого не хотела — лишь помочь им.

А потом они пришли за нами.

Давид был их предводителем, он схватил меня первым и сказал:

— Свидетелей надо убрать. Да, красивая?

Вот Давид и убрал. И вчера он мне в этом сам признался.

После приземления Давид посадил меня в машину и приказал своим людям везти нас домой.

К нему домой.

В ту берлогу, где я выстрелила в него и где были слишком свежи воспоминания. Я молила его об обратном — даже о тюрьме, но Давид лишь качал головой и с жуткой, холодной улыбкой называл меня своей наивной девочкой.

— Поспи, — говорил он.

Давид усыплял меня везде, лишь бы не противилась.

— Приехали.

Я выбралась из автомобиля в сонном состоянии.

В Москве светало, а под ногами было сыро — в этом городе всю ночь лил дождь и успокоился лишь под утро, к нашему прилету.

— Пошли.

Ладонь Давида подтолкнула к знакомым апартаментам. Я засунула руки в карманы пальто, следуя коротким указаниям.

Когда мы остановились перед знакомой дверью, я оглянулась: сзади, пугая своим видом, за нами следовала охрана. Та самая, которую для Давида назначил Роман. Даже в самолете я была под их наблюдением, и вот опять.

Я проснулась окончательно, когда Давид притеснил меня к стенке. Другой рукой он искал в кармане ключи.

— Подопрешь дверь стулом? Прикуешь наручниками к батарее? Что ты хочешь от меня?

Давид был так близко, что стало страшно от его вседозволенности.

— Хуже, Жасмин. Ты слишком добра к себе.

Давид пригладил мои волосы — играючи, не спеша. Будто он вовсе не ждал от меня удара в спину. И будто вовсе не поэтому за нами сновала его охрана.

Но правда была куда ироничнее: Давид боялся меня.

И это его злило.

— Пожалуйста, — попросила в последний раз.

Я захныкала почти как ребенок.

А он втолкнул меня в квартиру.

Здесь все было иначе: вещи лежали на других местах как после ремонта, и еще в квартире было чисто. Женская рука побывала здесь в наше отсутствие, и квартира приобрела опрятный вид.

Словно здесь не живет самый жестокий человек в мире.

— Ты будешь здесь, — отрезал Давид.

Мне досталась небольшая комната. Другая — не та, в которой мы провели нашу единственную ночь и в которой же я его убила.

Я заметила в руках Давида ключи, а на двери снаружи — замок.

Пазл сложился.

Меня бросило в дрожь.

— Ты запрешь меня здесь? Как пленницу?

— Я должен уехать. По работе.

Я покачала головой: Давид не по работе уезжает.

Он поедет по следам Доменика. Давид предрешил судьбу своего врага.

От этой мысли сильно вспотели ладони. Давид не подходил ко мне — держался на расстоянии. То ли в целях безопасности, то ли, вспомнив нашу горячую ночь, боялся притронуться ко мне, чтобы не сорваться.

Он ведь для этого меня себе оставил.

Не вернул Доменику.

Не сдал властям.

А себе оставил… чтобы поразвлечься со мной в постели месяц или три. Он даже знать не знает ту девочку, которую хоронили вместе с ее семьей.

— Ключи есть только у меня, — прохрипел Давид низко, — мои люди будут охранять квартиру снаружи. К тебе и близко никто не подойдет.

— Здесь есть прослушка, — догадалась я, — или камеры. Я права?

— Мне это не нужно, — Давид скривил губы, — не занимался такой херней и не буду.

Давид был честен. Он играл прямо, не мухлевал.

Хлопок двери.

Поворот ключа.

Я слишком поздно бросилась к выходу из собственной тюрьмы.

— Ты не имеешь права! Выпусти меня!

Когда я осталась одна, сердце понеслось вскачь. Я закричала и сильно ударила по двери.

— Давид! Давид!

Я дергала ручку, звала на помощь, била ладонями по двери, но в итоге осталась без сил.

— Ненавижу тебя, Давид! — простонала изо всех сил.

Усевшись на пол, я огляделась.

В комнате была кровать, холодильник и шкаф со столом. На единственном окне, конечно, решетки, а этаж выше десятого.

Здесь была даже еда на случай, если Давид не объявится дольше, чем через сутки.

Сердце сделало удар: он ушел по следам Доменика.

Значит, Давид просчитал вариант на случай, если он не вернется. Возможно, ключи есть еще у кого-то — например, у Алероева.

Я облазила всю комнату и обыскала все вещи и каждую полку, но не нашла ничего: ни камер, ни прослушки.