Заставлю вспомнить Русь...

Свершилось проклятие распятого Дагаром на кресте настоятеля монастыря, призвавшего на голову своего палача небесный огонь и молившего Христа, чтобы от сотника не осталось даже следа на земле! Боги, какие имена они ни носили и каким народам или племенам ни покровительствовали бы, никогда не прощали измен себе и тяжко карали всякого, оставившего их ради чужих богов. Дагар вначале предал своих старых языческих богов, затем отрёкся от нового Бога — Иисуса, и Небо не оставило без возмездия его двойного вероотступничества. Ромеи выпустили по русичам и викингам единственную струю «греческого огня», и она поразила именно драккар Дагара! Небо не даровало сотнику быстрой, лёгкой смерти от стрелы или дротика, а обрекло на мучения не только от огня, но и от осознания тщетности своих попыток спастись от постигшей его справедливой кары.

Перед ладьёй вырос нос дромона, а отблески догоравшего позади пожара позволили рассмотреть слева и справа от него ещё дромон и трирему. Это была вторая линия вражеских кораблей, которые по замыслу патрикия должны были остановить и добить те ладьи и драккары, которым удалось бы преодолеть первую линию. Однако внезапностью своего нападения русичи и викинги смогли нарушить строгий боевой порядок первой линии, перемешав её мелкие суда со своими, в результате чего дромоны и триремы второй линии не могли применить своего основного оружия — «греческого огня из опасения поразить плывущие рядом или на незначительном удалении от ладей преследующие их памфилы и хеландии. По той же причине они были вынуждены отказаться и от попыток таранить и давить днищами вражеские судёнышки, зачастую почти соприкасавшиеся бортами с преследователями.

Удачно выскользнув из-под носа дромона и ловко увильнув от встречи с рванувшими наперерез ей двумя хеландиями, ладья великого князя оставила за собой и вторую линию неприятельских кораблей. Памфилы и хеландии, прежде находившие спасение под боком у дромонов и трирем, с чьих палуб ладьи и драккары засыпались стрелами и камнями, теперь были лишены их защиты и, не проявляя желания сражаться с русичами и викингами на равных, прекращали преследование. Встретившись и мирно расставшись с хеландией, поначалу увлёкшейся погоней и сейчас торопящейся назад, к ближайшему дромону, ладья великого князя некоторое время плыла в одиночестве, покуда её не догнали три из пяти ладей, прикрывавших её во время прорыва. Не удаляясь друг от друга на расстояние зрительной видимости, четвёрка ладей стала быстро уходить от места ещё продолжавшегося за спиной боя, присоединяя к себе встречавшиеся по пути ладьи и драккары.

Позволив себе за ночь лишь две кратковременные остановки для отдыха, отряд Игоря продолжил плавание со всей возможной скоростью под парусами и на вёслах и с наступлением рассвета. Правда, в то, что патрикий прикажет своим кораблям преследовать прорвавшиеся в Сурожское море суда, Игорь верил мало, поскольку не видел веской причины, которая могла бы заставить расчётливого Варду это сделать. Настигнув, сжечь или потопить десяток-другой вражеских судёнышек? Но что это добавит к его славе победителя варваров в Сурожском проливе, каковым, без сомнения, он себя уже провозгласил? Действительно, кто посмеет опровергнуть, что Варда, разгадав коварный замысел киевского князя о ночном прорыве через пролив, сумел заманить его флот в хитроумную ловушку, в результате чего отправил подавляющее большинство вражеских судов на дно, упустив из-за темноты и разыгравшейся непогоды только несколько из них? Сомневающимся в его блистательной победе патрикий может представить её неоспоримые доказательства — отбитую у варваров их вифинийскую добычу, которая попала в руки ромеев на захваченных ими в абордажных схватках ладьях и драккарах. Поэтому погоня за противником Варде не только не нужна, но и опасна: потопи он в возможных столкновениях преследуемые пару-тройку византийских кораблей, возникнет естественный вопрос, на самом ли деле через пролив прорвались всего несколько вражеских судов, если победители несут такие потери?

Но Игорь в полной мере осознавал другую опасность, подстерегавшую их уже не на море, а на суше. Степь вокруг Сурожского моря кишмя кишела ордами кочевников, многие из которых не отказались бы от удобного случая свести счёты с киевским князем и тем более были не прочь завладеть его добычей. Рано или поздно русичам и викингам придётся покинуть суда и очутиться в степи, где их опять будут ждать тяжёлые испытания.

Надежду на благополучное возвращение домой через Дикую степь вселяло то, что ромейские корабли в днепровском лимане наверняка были замечены русской порубежной стражей, известившей об этом Ольгу и Ярополка. Уж он сразу поймёт, что, если ладьям великого князя был преграждён вход в Днепр, им придётся отправиться на Русь другим путём — через Сурожское море и Дикую степь, в которой не избежать боев с кочевниками. Какую в этом случае помощь следовало оказать возвращавшимся домой товарищам, Ярополк знал как никто другой — именно он командовал русской конницей, подоспевшей к остаткам войска Игоря в Дикой степи по завершении Хвалынского похода. Ярополк также без особого труда должен догадаться, куда высылать подмогу — желая сократить опасный переход по степи, великий князь наверняка воспользуется одной из двух впадавших в Сурожское море степных речек, судоходные истоки которых ближе всего подступали к русским землям.

Однако о ночном бое в проливе и прорыве ладей и драккаров не могли не знать и кочевавшие вблизи берегов Сурожского моря степняки. Не останется незамеченным и появление в Дикой степи русской конницы, которую постараются разбить до соединения с Игоревыми дружинниками. Чтобы этого не допустить, отряду Игоря и посланной ему на выручку коннице необходимо как можно быстрее соединиться и действовать сообща. Вот почему великий князь, почти забыв о византийцах, со всей возможной скоростью пересекал Сурожское море, полностью отказавшись от остановок для отдыха и позволяя гребцам спать по очереди не более четырёх часов в сутки.

Не встретив в пути ни одного вражеского корабля, отряд Игоря, насчитывавший к этому времени около полусотни ладей и драккаров, погожим солнечным утром прибыл к устью степной реки, которую они с воеводами и ярлом Эриком избрали конечной точкой своего плавания в Сурожском море. Примыкавшее к реке морское побережье было пустынным, на море и реке не виднелось ни одного судна. Но кто знал, что могли таить в себе камышовые дебри в устье реки и заросшие густым кустарником и мелколесьем глубокие овраги-буераки, прорезавшие во всех направлениях прибрежную степь?

Высланная к реке разведка не обнаружила ничего подозрительного, и великий князь, посоветовавшись с воеводой Олегом и ярлом Эриком, чьи суда тоже примкнули к его отряду, велел плыть к реке, будучи готовыми к любой неожиданности. Но, едва в реку вошёл головной драккар, Игорь услышал тревожные возгласы.

— Смотри, великий князь. — И воевода Олег указал рукой туда, где на левом берегу реки заканчивались камыши и рядом с ними вплотную к морю подступал из степи овраг.

Из него один за другим выносились вооружённые всадники и выстраивались у уреза воды лицом к ладьям. Значительное расстояние и бившее в глаза солнце не позволяли хорошо рассмотреть всадников, однако крупные лошади, блеск металлических доспехов и развевавшиеся за спинами плащи говорили, что это вряд ли воины-степняки. Но если это не они, а патрикий Варда не имел на кораблях дополнительных войск и, значит, конницы, выходило...

— Великий князь, это русичи! — воскликнул Олег. — Я узнал дружинника на рыжем в яблоках скакуне — это тысяцкий Владимир!

— Вижу, — спокойно ответил Игорь, хотя внутри всё пело от радости. — Вели кормчему плыть к тысяцкому.

Пройдя на корму ладьи, он обратил голову к солнцу, вскинул над головой руки.

— Боги, вы не оставили русичей в беде! Перун, ты спас своих внуков от позора поражения и бесславной гибели, даровав им возможность с добычей возвратиться домой! Боги, русичи славят вас и отблагодарят за помощь щедрыми дарами! Боги, будьте и впредь с нами!

11

— Спафарий, гонец от стратига Иоанна.

Произнеся эти слова, дежурный центурион почтительно замер у входа в шатёр, на его лице явно читалось ожидание ответа. Будучи неотлучно при Василии, центурион отлично знал, с каким нетерпением тот ждёт известий от начальника конницы и как много они для него сейчас значат. Конница стратига была брошена к перевалам сразу после того, как Младан прислал в лагерь спафария семью. Нисколько уже не сомневаясь в благонадёжности кмета, считая, что теперь тот всецело в его власти, Василий поспешил причислить его дружину к собственным войскам и лишь ждал момента, когда её можно будет использовать с наибольшей для себя пользой. Не забывая, однако, о давней дружбе болгар с русами и не обольщаясь, что только приказ кмета сможет заставить его дружинников воевать с русами, Василий собирался использовать болгар совместно с византийской конницей, подчинив их стратигу Иоанну и предоставив тому полное право железной рукой подавлять малейшее недовольство в рядах новых союзников.

Но семья кмета из лагеря вдруг исчезла, отправленная за ней погоня возвратилась ни с чем. И все планы уничтожения русов, построенные Василием в расчёте на помощь дружины послушного болгарского кмета, мгновенно превратились в ничто. А вместо сладостного предвкушения скорой победы перед глазами спафария замаячила перспектива длительной и упорной борьбы с вдвое возросшим в численности сильным и опытным врагом, результат которой теперь был совершенно непредсказуем.

— Пускай войдёт, — приказал Василий центуриону.