Заступник. Твари третьего круга

Молодой мужчина в просторном сером одеянии неслышно приблизился к ним и взглянул без улыбки:

— Вы пришли совершить обряд? Или просто решили полюбопытствовать?

— Мы… кхм… — Грай закашлялся.

Служитель терпеливо ждал.

— Да, мы… Нам хотелось бы… Это же храм сна?

— Да, — коротко ответил служитель.

— Вот… Ну и мы пришли, чтобы… Здесь же можно… пройти обряд? Прямо сейчас. Если можно.

Грай окончательно смутился и замолчал. Мужчина перевел взгляд с него на Ланку и спросил:

— Ты тоже этого хочешь?

Ланка испуганно кивнула.

— Что ж… Храм открыт для всех, — произнес служитель, низко склонив голову. — Правда, немногие приходят сюда, чтобы соединить свои судьбы. А из тех, кто приходит, мало кто осознает, что он собирается сделать! Вы понимаете, чего хотите?

— Конечно! — Грай упрямо прищурился. — Мы готовы!

— Д-да, — неуверенно ответила Ланка на вопросительный взгляд служителя.

— Тогда подойдите к вершителю. Сердце подскажет, что нужно делать. Вечный Отец направит ваши души. Первоматерь поможет вашим судьбам сплестись в одну. Идите…

— Как ты могла?! Ну как ты могла?! За что мне это?! Алана, как же теперь…

— Пап, ты чего так? Ну ничего же не случилось, — жалобно сказала Ланка. — Ну, подумаешь, обряд. Я же не знала, что ты так…

— Не знала?! А что ты знала? Ты же теперь навсегда — понимаешь, навсегда! — связана с этим человеком?! Любовь — ладно! Хотите жить вместе — пожалуйста! Детишек рожать — сколько угодно! Но зачем было… Это же…

— Пап, — Ланка смотрела в сторону. — Я никогда больше не попаду в Темный.

Ивар вздрогнул.

— Видишь, я не боюсь называть его. Потому что мне он больше не угрожает! Потому что Грай… Он… Если со мной что-то случится, он заберет мой сон.

— А если что-то случится с ним? — задушенным шепотом спросил Ивар.

…Шершавая поверхность камня была теплой. Ладонь слегка покалывало, будто несильными электрическими разрядами. Ланка не видела Грая, стоящего с другой стороны обелиска, но слышала его дыхание — неровное и частое.

Ничего не происходило. Ланка беспомощно оглянулась — где же служитель? Разве не его обязанность помогать пришедшим в храм? Круглый зал был пуст, только редкие снежинки кружили возле распахнутой настежь двери.

Ланка помедлила и прижала к странной, шелковистой на ощупь поверхности вторую ладонь. Ничего. Глупость какая-то! Она вдруг почувствовала себя героиней дешевой мелодрамы — все это долгое утро с прогулкой по сказочному белому городу, с объяснением в любви и таким нелепым предложением руки и сердца только так и могло закончиться. Торжественным, но абсолютно бессмысленным ритуалом. Может, надо сказать что-то вроде: «Я, такая-то, навеки объединяю свою судьбу…» Брр!

В этот момент Грай со своей стороны прижал руки к камню, и Ланка увидела его. Обелиск еще больше нагрелся — теперь он напоминал не остывающий после солнечного дня валун, а включенный обогреватель. Серая неровная поверхность слегка завибрировала — Ланка ощутила эту дрожь всем телом — и окуталась голубоватой дымкой. Ланка отчетливо видела Грая, не глазами, нет, — чем-то другим. Душой? Он стоял, широко расставив ноги и играя желваками на скулах. От его раскрытых ладоней к ее рукам тянулись тонкие бесчисленные нити, похожие на светящиеся голубоватые волосы. Такие же нити, только нежно-зеленого цвета, росли в обратную сторону — от нее к нему. И когда они встретились и сплелись, прорастая друг в друга, он и она стали одним целым…

— Иди к себе, Аля, — ломким голосом произнес Ивар. — Иди…

Ланка сморгнула слезы и села — упала — на табуретку. Произошла какая-то ошибка — ужасная, страшная, непоправимая беда, — а она не понимала, в чем дело! Разве отцу не нравился Грай? Разве он не сказал только что: «Это твоя жизнь»? Тогда почему кажется, что вот-вот разорвется сердце?

— Пап…

Он молча качнул головой.

— Пап, я никуда не пойду! Пока ты не объяснишь мне…

Он коротко рассмеялся, и слова застряли у Ланки в горле.

— Объяснить? Зачем? Ничего не изменишь — теперь! Можно только ждать. И надеяться, что…

— Что?

— Глупая моя девочка… Разве ты не знаешь, что сны не всегда наказывают того, кто по-настоящему виноват? Разве ты не понимаешь, сколько случайностей — нелепых и обидных — подстерегают нас на каждом шагу? Почему твой Грай не пришел поговорить со мной? Разве порядочные люди так поступают? Он не понимал, что после обряда тебе будет грозить куда большая опасность? Он что, совсем идиот?

— Папа! Грай никогда не сделает мне больно!

— Это с его-то характером! Да он на автомате кого-нибудь пришибет! Потом-то вспомнит о тебе, только поздно будет.

— Он изменился ради меня.

— Ну да, большая любовь, жизнь ради друг друга, — скривился Ивар. — Детка, да мало ли таких брачных аферистов? Задурил девчонке голову, и живи в свое удовольствие, а она из Темного не вылезает.

— Он не такой!

— Как ты можешь верить кому-то, как самой себе?

— Папа, — растерянно отозвалась Ланка, — но он и есть я…

…Он весь был — боль, страх и решимость. Нежно-фиолетовое сияние его личности слабо пульсировало. Давняя потеря рассекала это фантастическое облако, как черная трещина. Из нее выползали дымчатые струйки — будто щупальца туманного осьминога — и вплетались в переливающуюся красоту ауры, уродуя ее, нарушая идеальную гармонию.

Ланка потянулась — легкие зеленые завитки, чуть дрожа, прикоснулись к фиолетовому облаку и отпрянули, словно обжегшись. Показалось, что на нее обрушился целый мир, полный событий, воспоминаний, мыслей, чувств, эмоций, потребностей… Какое-то мгновение Ланка была уверена, что не выдержит бешеного натиска чужой личности и распадется на миллиарды несвязанных фрагментов. «Может, это и есть смерть?» — успела подумать она.

А потом два облака устремились навстречу друг другу и стали одним. И Ланка одним взмахом стерла безобразную черную трещину. Она почувствовала, как Грай содрогнулся, и успела испугаться, что могла что-то испортить… Но растерянность сменилась благодарностью — Ланка ощущала его эмоции, как свои — и бесконечной признательностью. «Как легко», — мелькнула чья-то мысль. «Будь живым», — догнала ее другая.

— Как же ты жил с этим? — спросила Ланка без слов.

— Теперь не знаю…

Пальцы с коротко стриженными ногтями скользили по скатерти, как раненые пауки — бессмысленно и бесцельно. Пальцы хирурга. Не теряющие уверенности в самых отчаянных ситуациях. Никогда не дрожавшие, сейчас они плясали, как у законченного пьяницы. Молчание было невыносимым.

— Пап…

— Мы с Ассини… С твоей мамой. Она очень хотела… пройти обряд.

Ланка сосредоточилась на том, чтобы дышать. Почему-то воздух стал таким колючим. И так тускло светит лампа под потолком — слезятся глаза. Это от противного, как протухший желток, абажура такой мерзкий свет.

— Я отказался. Как я мог? С моей работой! Не хотел подвергать ее опасности.

Под окном заскрежетал на повороте трамвай — завыл, как смертельно раненный зверь. По потолку метались хищно вытянутые тени.

— Если бы я знал… Если бы только мог предположить. Так глупо. Случайность, нелепая случайность.

Пальцы наконец-то нашли себе занятие — принялись вертеть чайную ложку. Ланка хотела зажмуриться — гадкий желтый свет, отражаясь в мельхиоре, делался совсем уж невыносимым. Не смогла — лицо превратилось в застывшую гипсовую маску. Мертвую и хрупкую — тронь, и пойдет трещинами, осыплется на пол белой пылью…