Заступник. Твари третьего круга
Шрифт:
— Я столько раз проклинал себя. За сомнения. За то, что в тот день поленился выйти на прогулку вместо нее. За то, что я — все эти годы! — здесь, а она…
Тонкая скорлупа на лице треснула, и тотчас же, будто прорвало плотину, хлынули слезы.
…Она знала, что теперь все будет по-другому. Ему больше не нужен вывернутый наизнанку, замороченный мир Темного Города. Он больше не имеет власти над Граем. И та девушка — когда-то ушедшая навсегда и забравшая его душу — больше не будет приходить к своему вечному жениху. Ни там, ни в обычных снах.
Оставалась одна тонкая
Какая-то сила мягко, но настойчиво отталкивала их друг от друга. Звала вернуться в обычный, скучный и плоский мир. Ланка попыталась отгородиться от ее зова, — здесь было так прекрасно, так совершенно, — но ауры уже разделялись, обретая прежнюю самостоятельность. Нет! Части их личностей навсегда остались друг в друге — яркие зеленые искры в фиолетовом облаке и чуть мерцающие сгустки фиолета в прозрачной зелени.
— Мой! — ликующе выкрикнула Ланка.
— Моя… — эхом откликнулся Грай.
И все закончилось…
— Аленька, прости, детка! Прости меня, старого болвана! Я, наверное, совсем свихнулся, что вывалил на тебя все это.
Ивар прижал к себе дочь, баюкая, целуя колючие волосы на макушке.
— Девочка моя… Маленькая… Прости меня… Это все прошло, слышишь? У вас все будет по-другому. Обязательно будет…
— Папа, — язык едва шевелился и, кажется, царапал небо. — Пап… Мама… Что с ней случилось?
— Все, Аленька, все… Не будем об этом. Несчастный случай, просто несчастный случай. Так бывает, детка. Это наша жизнь.
…Из ослепительного сияния проступили очертания обелиска — холодного, неподвижного, равнодушного.
— Да будет так, — негромко произнес служитель, и Ланка поспешно отняла ладони от шершавой поверхности.
— Это все? — голос Грая звучал растерянно.
— Вершитель принял ваш обет и соединил ваши судьбы. Это все. Можете идти. Но помните — тонкая нить чужой жизни отныне в ваших руках. Берегите ее.
Служитель протянул на ладони два амулета — грубо обтесанные камушки на простой суровой нитке. Фиолетовый и зеленый.
— Примите знак верности друг другу, и да хранит ваш союз Первоматерь!
Если присмотреться, в непрозрачной глубине талисманов вспыхивали далекие огоньки: фиолетовые — в зеленом, зеленые — в фиолетовом.
Когда Ланка смогла оторвать взгляд от игры света в своем знаке, храм был пуст. Качалась высокая дверная створка, будто манила к выходу…
Солнце клонилось к закату. Не может быть, они провели в храме не больше нескольких минут! Но вечерние тени скрюченными пальцами хватали раскисший, превратившийся в кашу снег. Желтые зрачки фонарей выхватывали из полумрака лапы деревьев, хищно протянутые над пустынной улицей. Гулко пробили десять раз часы на городской башне. Ланка закрыла глаза и глубоко
вдохнула стылый воздух. День закончился. Самый длинный и короткий день в ее жизни. Осталось самое трудное — сказать отцу…Глава 12
Дверь отделения скрипнула. Ну вот и все! Эрран ухватился за покачнувшуюся стену.
— Откачали. Ну, что же вы так? Мы же делаем все возможное. Жив он, жив. Даже пришел в сознание.
— Можно к нему?
— Посторонних не пускаем. Тем более, он спит.
— Да-да, я понимаю. Спасибо. Я должен идти, — Эрран начал медленно спускаться по лестнице, держась обеими руками за перила.
— Простите, вы — доктор Кессель? — кинул в спину реаниматолог.
Эрран замер.
— Я слушал ваши лекции по введению в Общую онейрологию. — Врач помолчал и добавил: — Можете посмотреть на него. Только быстро.
Ник лежал в большой комнате, наполненной искусственным светом, миганием приборов, чпокающими звуками дыхательных аппаратов, тяжелым запахом лежачих больных, — голое распростертое тело, словно жертва на алтаре. Он был опутан проводами и трубками, обклеен датчиками, проколот капельницами и дренажами. Лицо все еще бледное, но тело уже обрело привычный розовый цвет.
— Неделю здесь, еще пару в интенсивной терапии, и будет как новенький. Как его зовут?
— Ник. Ник Арсон.
— Известная фамилия. Он не…
Эрран кивнул.
— Гм… — врач потер подбородок. — Не беспокойтесь. Если родственники претензий не предъявят, то… Я так понимаю, огласка никому не нужна?
«Святой человек!» — подумал Эрран, с чувством пожимая руку реаниматолога.
Господин мэр впился зубами в отбивную так, словно неделю голодал в преддверии этого обеда. Элин усмехнулся, наколол на вилку крупную розовую креветку, отправил ее в рот и принялся неторопливо жевать.
Дверь приоткрылась, на мгновение впустив в отдельный кабинет гул ресторана — музыку, звон посуды, шум голосов. Бесшумный официант тенью скользнул к столу, долил вина в бокалы, зачем-то сменил пустую пепельницу и удалился. Романо жевал, не поднимая глаз.
Элин беззвучно положил приборы на тарелку и, опустив подбородок на сплетенные пальцы, стал наблюдать за сидящим напротив толстяком. Мэр, не глядя, сцапал бокал, шумно отхлебнул и продолжил разделывать брызжущий соком кусок мяса так, будто тот был его личным врагом.
— Дарин, — негромко произнес Элин.
Романо вздрогнул и закашлялся. Широкое лицо побагровело, из заплывших жиром глаз хлынули слезы.
— Эл… кха-кха… Ты… Прости, я… кха-кха… задумал… ся…
— Дарин, — не повышая голоса, повторил Элин. — Сколько лет мы с тобой знакомы?
— Кха… Эл, ты же сам знаешь, что много, — мэр наконец справился с кашлем и натянул на лицо выражение скорбного недоумения. — Я, собственно, не совсем понимаю…
— Может быть, ты забыл, кто помог тебе занять твое нынешнее место? — тем же убийственно-ровным тоном спросил Элин. — Может, старые связи теперь ничего не значат? У тебя появились новые знакомства — гораздо более перспективные? Так, Дарин? — он неожиданно повысил голос, и мэр испуганно вжался в резную высокую спинку. — Ты решил начать собственную игру, Романо?! Подумал, что можешь просто взять и кинуть Элина Триара?!