Застывший Бог

Дед легко поднял со скамьи меч, задумчиво перебросил его из руки в руку и вертанул лезвие по кругу. Клинок со свистом рассек воздух, и на какое-то мгновение превратился в слитный мерцающий круг.

– Дед-а!... – восхищенно выдохнул я. – Я тоже хочу! Научишь?

– Покажу пару ухваток, когда чуть окрепнешь. – Пообещал он – Но смысла в этом теперь немного, разве что для общего развития... Сегодня лучший мастер меча ничего не стоит против наспех подготовленного парня с винтовкой. Меч давно мертв, Мишук. Уже не оружие, – просто памятный предмет, и фехтовать им, – что-то оторванное от жизни. А мы, – варяги, от жизни не отрываемся. Погоди немного, скоро я научу тебя стрелять, малец. Это эффективней и сам меньше мараешься. Научу тебя работать кулаком и ножом. Нож еще жив...

– Покажи! Научи, деда!

– Все в свое время.

За окном было темно, комнату освещала только старинная настольная лампа с зеленым стеклянным колпаком, Я возил в тетрадке ручкой, и пыхтел от великих умственных усилий.

– Вот! – Наконец воскликнул я.

– Закончил?

– Ага.

– Давай сюда, – сидевший рядом дед пододвинул к себе тетрадку, и закрутив ус, уставился в мою писанину. – Так, система уравнений... метод сложения... угу... Игрек равно два, икс равно один. Молодец, – похвалил дед, и тут же одернул. – Почему почерк неровный?

– Да ну какая разница, – пожал плечами я, – главное ведь что написано понятно. Сейчас все равно уже никто ручкой и не пишет. Все печатают. Это только ты, деда, меня писать заставляешь.

– Есть разница – нравоучительно поднял палец дед. – Почерк есть показатель твоего внутреннего состояния. Что за человек, если он не может прямо пару палочек и завитушек вывести? – Тряпка человек. Своей собственной руке волю дать бояться. Пиши смело – понял?

– Понял, – кивнул я.

– Вот так, – кивнул дед. – Ладно, помнишь какой сегодня день? Сегодня познакомлю тебя с Перуном. Готов?

– Ага, – кивнул я.

– Ну пошли, – дед встал со стула, прошел к выходу из комнаты, и стал спускаться по лестнице на первый этаж. Я забарабанил по лестнице следом. Спустившись вниз я увидел как дед, подошел к окну, тщательно задернул его широкой занавесью. Затем он подошел к печке, сунул руку куда-то к трубе, и вытащил непонятную железку, изогнутую буквой “Зет”. С этой железякой дед подошел к той стене, у которой не было лавок, и наклонился.

– Смотри сюда, – поманил рукой дед, – примечай.

Я подбежал, наклонился, и увидел что дед указывает на дырку в доске, образовавшуюся от выпавшего сучка. Дырку эту я знал, уже видел её при уборке. Вот в эту дырку дед и сунул свою железную загогулину. Сунул, провернул, потом потянул вверх и... кусок пола оказался крышкой, – отошел и поднялся, обнажив в полу темный ход с крутой деревянной лестницей. Я посмотрел на поднявшуюся крышку, – она была не ровного обпила, из досок разной длинны, так чтоб и не походить на люк, поэтому я её и не замечал. Дед сунул руку в обнажившийся ход, слева под доски, – щелкнул выключатель и в тайном подполе загорелся тусклый свет.

– За мной – скомандовал старик, – и юрко нырнул в ход. – Только голову не зашиби.

Я слез вниз вслед за дедом. Тот быстро, потому что к месту привычный был, а я с опаской, – не навернуться бы с глубокой лестницы. Внизу оказался целый небольшой ход с каменной кладкой, сходящийся наверху в свод с замком. Сам ход не подсвечивался, – свет лился сюда откуда-то впереди. Дед пошел по ходу, ему было низко и приходилось пригибаться, а мне так в вольный рост. Дед вынырнул из хода, разогнулся, отступил, и я пробравшийся вслед за ним оказался в тайной комнате. Потолок её был сложен куполом из больших камней, свет давала маленькая электрическая лампочка. У стен по сторонам стояли мощные деревянные полки, на которых лежали какие-то ящики, винтовки, одежда, а у дальней стены... у дальней стены стоял... Мощный кряжистый темный силуэт блеснул на меня синими глазами.

Я ойкнул.

– Не бойся, подойди. – Сказал дед.

Я сделал несколько нерешительных шагов вперед. Теперь, оправившись от первой неожиданности и присмотревшись, я увидел, что фигура у стены оказалась вырезана из дерева. Темное, почти черное, кое где растрескавшееся от времени дерево запечатлело высокого человека с могучей грудью. Лицо человека у стены было не деревянным, а искусно выполненным из какого-то сильно потемневшего от времени металла. Вот на этом-то темном лице особенно ярко светились червонно-золотые, вислые как у деда усы, и глаза под насупленным бровями, сделанные из больших синих камней, светившихся в отраженном свете, каким-то своим, будто бы глубинным живым переливчатым на гранях огнем. На шее деревянного идола висел автомат, на трехточечном тактическом ремне, пояс его оборачивал ремень с автоматными подсумками, а голову венчала коричневая кепка, навроде бейсбольной, с надписью “5.11”, из под которой к уху свисал длинный конец золотого чуба. Выглядел резной человек грозно, вся фигура производила впечатление вольной, какой-то даже неукротимой мощи.

– СтатУя... – Выдохнул я.

– Кумир, – строго поправил его из-за спины дед. – Это и есть наш батюшка Перун. Ты поклонись ему, Мишка.

– Он же деревянный, – обернулся я к деду, – неживой. Чего ему кланяться?

– Балда! – Фыркнул дед. – По сотовому телефону как люди говорят, видел когда-нибудь?

– Видел.

– А телефон, он что, по твоему, – живой?

– Не-а.

– То-то что неа. Телефон неживой. И все же люди по нему кем надо связываются. Примерно так и тут.

– Зато люди телефонам-то не кланяются, – возразил я.

– Гх-м... – кашлянул дед. – Ну так здесь не совсем же телефон. Здесь – кумир. В каждом своем изображении боги своей частичкой присутствуют. Ну-ка, подойди к нему.

– Зачем?

– Ну, подойди, говорю.

Я с легкой опаской двинулся к кумиру. Чем ближе я подходил к резному человеку, тем больше усиливалось в воздухе какое-то напряжение, будто воздух был наэлектризован после грозы. Глазищи кумира, резные камушки – будто бы следили за моим приближением.

– Коснись – велел дед.

Я осторожно тыкнул пальцем в деревянную руку кумира... Весь мир на мгновенье тут же заледенел, отковался льдом, кумир покрылся ледяной коркой, камни стен обелило изморозью, ящики и снаряжение на стенах замерцали инеем.

– Ой! – я отдернул палец, и в ту же секунду все стало как было. Ни льда, ни снега. Только палец холодило, будто я его сунул морозилку и у снежной шубы подержал.

– Почуял? – Спросил дед.

– Почуял, – прошептал я.

– Ну, поклонись.

Я отвесил поясной поклон кумиру. Дед тоже поклонился степенно, в голову.

– Вот Перун, – сказал дед. – Наш Всеотец, варяжий воинский бог. Раньше он был мечом опоясан, а теперь на нем “АК-74М” висит. Скажи почему? – Дед уставился на меня.

– Потому что... Потому что меч теперь мертв, – выпалил я, вспомнив слова деда.

– Правильно. – Кивнул дед. – Не клоун наш батюшка, чтобы с устаревшим оружием цацкаться. Чай не реконструктор какой... Много у нас про то споров было. Есть среди нас варягов такие, что в сохранении обычаев меры не знают. Мол, висел при наших отчичах и дедичах на Перуновом кумире меч, так и при нас должен. А я не так мыслю, – ведь еще до мечей, кумирам в руки каменные молоты да двухлезвийные секиры клали, а как сменило железо камень – так дали наши предки кумиру лучшее, – меч. Выходит и нам нужно отцу нашему лучшее подносить.