Затерянные во времени

— Он здесь, — хитро улыбаясь, уверил ее Кахнаваки. — Все здесь. Неужели ты его не видишь?

Шеннон огляделась. Глаза расширились от удивления. Действительно, здесь были все.

— Филипп! Мама! — Ей хотелось подойти к ним, обнять, но они показались ей неестественными, недосягаемыми. С огромными глазами, полупрозрачными телами.

Все присутствующие вдруг показались ей духами, а не людьми. Молнией промелькнуло воспоминание: она зажгла спичку на священной земле и почувствовала присутствие сотен невидимых душ. Они все были здесь, глядели на нее любопытными глазами. Все они присутствовали. Все, кроме Джона Катлера.

— Я не вижу его Кахнаваки. Где он? — тревожно спрашивала Шеннон.

— Он в колыбели, — тихо ответил вождь.

— Я ищу не младенца Джона Катлера. Я ищу своего Джона.

— Он в колыбели.

Шеннон взглянула на колыбель. Гроб рос на глазах. Он стал большим — достаточно большим, чтобы вместить взрослого мужчину. У нее закружилась голова. Она испугалась.

— Это не мой Джон. Он в безопасности.

— Он спокойно спит в колыбели, — объяснял Кахнаваки. — Разве не этого ты хотела?

— Нет, нет! Я никогда не хотела этого! — Слезы текли по щекам Шеннон. — Это сон. Я повторяю это снова и снова. Я хочу проснуться. — Она упала на колени у гроба. — Если я не открою его, значит, все неправда. Если открою, то, правда.

— Он спит, — уговаривал ее Кахнаваки. — Открой колыбель. Взгляни на него.

— Нет, нет! — Она вцепилась в руку вождя, когда тот хотел открыть гроб. Но пальцы только скользили по кровоточащей ране…

Шеннон проснулась, дрожа от страха, покрытая испариной. Джон был рядом, обнимал ее, успокаивая.

— Шеннон, все хорошо. Это только сон.

— Я ему так и сказала, — пробормотала она, все еще дрожа от ужаса.

— Кому?

— Кахнаваки. Он хотел открыть гроб, но я не давала ему… — Она глубоко вздохнула. — Это был самый страшный сон в моей жизни.

— Понимаю. Попей воды, — Джон протянул ей бокал. — Успокойся. Расскажи мне свой сон.

— Не хочу. Он очень странный. Я не вижу в нем смысла.

— Тебе снился Кахнаваки, — упрямо допытывался он. — Он пытался открыть гроб, но ты не хотела. Почему?

Она заглянула в его бездонные зеленые глаза.

— Все, кого я когда-либо знала, были там. Все они были мертвы. Кахнаваки тоже. И ты.

— А ты была мертва?

— Думаю, да. Мы все двигались, говорили, но… Не глупо ли это? Мне кажется, мы все были мертвы.

— Посмотри же, ты жива. И я жив. И Кахнаваки. Это был только сон. Но смысл в нем есть.

— Что ты сказал?

— Ну, да. Когда-нибудь мы все умрем. Вспомни совет моего отца. Нельзя бояться смерти, нельзя жить в вечном страхе.

— Я не боюсь смерти. Я боюсь…

— Шеннон, — Джон настойчиво посмотрел ей в глаза. — Сейчас же расскажи мне, чего ты боишься.

— Я не боюсь умереть. Я боюсь стать причиной смерти. Мне легче умереть, чем нести ответственность за чью-то смерть, — Шеннон откинулась на подушку и закрыла глаза. Она была измучена. — Я больше не в силах разговаривать. Обними меня, Джон. Все хорошо. Я просто устала.

— Ты устала, — Джон обнял ее, погладил по волосам. — Рад, что ты рассказала мне об этом. Кажется, я тебя понял.

— Понял?

— Да. Ты устала объяснять мне, а я все не понимал, что ты считаешь себя ответственной за все, что происходит.

— М-мм…

— Такого больше не будет. Поняла?

— Стараюсь, — вздохнула Шеннон. — Думаю, Малиновка родила сегодня. Мне приснился малыш, и они назвали его в твою честь, как и обещал Кахнаваки.

— Возможно. Если так, то он, должно быть, очень счастлив. Он хотел сына.

— М-мм.

— Спи, cherie. He бойся своего сна. Если он вернется, не поддавайся ему. Смерть не властна над живыми, пока их час не пробьет. Наше время еще не пришло.

Шеннон прижалась к широкой груди Джона. Она больше не боялась уснуть. Джон все объяснил, успокоил. Она надеялась, что и при свете дня все будет также ясно и понятно.

* * *

— Джон, мне нравится мое новое платье, — Шеннон расправила изящный воротник красивого, скромного серого шелкового платья, одернула ярко-синюю нижнюю юбку. — Спасибо, что попросил Чарльза найти что-нибудь поприличнее.

— Когда он увидел тебя в том безобразном зеленом тряпье, он не мог успокоиться, пока не нашел подходящей одежды. Шеннон, ты прекрасна. Перестань суетиться.

— Надеюсь понравиться твоей матери. Не могу поверить, что мы уже приехали. Мне нужно еще немного времени, чтобы успокоиться. — Она нервно теребила атласные ленты накидки. Потом взглянула под колеса прочного черного экипажа Чарльза Бингхэма. — Ты был прав, Джон. Здесь такие грязные дороги.

— Поэтому я и попросил Чарльза найти для тебя башмаки на деревянной подошве. Женщины вынуждены ходить в них по улице.

— Мне еще не доводилось носить такие башмаки. Твоя мама подумает, что я самая неуклюжая женщина на свете.

— Моя мама сразу поймет, что ты изящна и прекрасна.

Шеннон принялась теребить золотистую косу.

— Ты уверен, что у меня все в порядке? Я хорошо выгляжу? В этой одежде так трудно разобраться.

— Не хватает одной детали, — сказал Джон. — Перчаток.

— Перчаток? Джон, я даже и не подумала о них.

— Я должен был вспомнить. — Он вынул из кармана отлично сшитого темно-синего камзола гладкое золотое кольцо и надел ей на палец. — Чтобы все знали, что ты — моя.

— О, Джон! — глаза Шеннон засияли от счастья. — Где ты взял его?

— Став торговцем, остаешься им навсегда, — напомнил он ей слова Чарльза. — Бингхэм продаст и родную мать, если она кому-нибудь понадобится. — Джон натянул вожжи. — Ну, мы прибыли в логово льва. Вернее, львицы. — Помогая Шеннон выйти из экипажа, он добавил: — Твой наряд великолепен, и ты тоже. Тебе не о чем беспокоиться.

— Ты очень красив, Джон. — Шеннон улыбнулась, оглядывая его. Коричневые бриджи, высокие черные сапоги. Волевой подбородок. Глубокие зеленые глаза. — Когда твоя мать увидит нас рядом, она поймет, что мы созданы друг для друга. О! Это Мередит?