Затерянный храм

Он мог бы рассказать ей гораздо больше, но это только испортило бы все еще сильнее. А времени у него было мало. Грант огляделся и снова посмотрел на Марину.

– Я пришел предупредить тебя, – повторил он. – Помнишь тетрадь?

Она растерянно взглянула на него:

– Что?

– Тетрадь. Записи археолога. Я дал тебе, чтобы ты спрятала. Помнишь?

Внезапный порыв ветра сорвал ее косынку и унес прочь. Косынка пролетела через двор и запуталась в ветвях дерева у ограды. Длинные волосы Марины рассыпались у нее за спиной – жесткие, непослушные.

– Не помню.

– Нет, помнишь. Через два дня после вторжения немцев. Я принес ее сюда, как просил меня археолог. Ты очень расстроилась, что его убили.

– Пембертон был хороший человек, – тихо сказала Марина. – Хороший англичанин.

Она пристально посмотрела на Гранта. В уголке ее глаза блеснула слеза. Слеза не потекла дальше, но и стирать ее Марина тоже не стала. Грант стоял и ждал.

Кажется, она что-то решила:

– Входи.

В доме все было так, как он запомнил, – кухня, спальня и гостиная, просто обставленные, но безупречно чистые. В каменном очаге курилось почерневшее полено, а на подоконниках в вазах стояли букеты цветов и засушенной лаванды. На стенах висели фотографии: позирующий для фотографа мужчина в шляпе с широкими полями верхом на ослике, две смеющиеся молодые женщины на берегу реки, молодой человек в форме новобранца – несмотря на его усилия принять храбрый вид, лицо у него на старой зернистой фотографии казалось изможденным. Грант не стал рассматривать эту фотографию.

Марина исчезла на кухне и через несколько минут вернулась с двумя крошечными чашками кофе и двумя стаканами воды. Грант заметил, что она успела причесаться. Она поставила чашки и стаканы на кружевную скатерть и села напротив него. Грант осторожно отпил кофе и сделал выразительное лицо. Напиток был густой, как смола.

– Больше не любишь греческий кофе?

– Проверяю, нет ли там стрихнина.

Марина против воли рассмеялась:

– Обещаю, что если захочу убить тебя, то сделаю это собственными руками.

– Ну хорошо.

Грант поднял чашку и осушил ее одним глотком. И стал смотреть, как пьет свой кофе Марина. Ей, должно быть, сейчас лет двадцать семь, подумал Грант, она похудела с тех пор, когда он, хромая, пришел в этот дом, но красота ее все та же – дикая, непредсказуемая. Уже тогда она и ее брат были известны среди членов Андартико, греческого Сопротивления. В последующие месяцы они, с помощью и поддержкой Гранта, сделались чуть ли не самой заметной занозой в боку немцев. И более того, Грант и Марина стали любовниками. Их связь была тайной, они прятались и от немцев, и от греков – короткие встречи украдкой в пастушьих хижинах и за разрушенными каменными заборами, обычно в жаркие дневные часы, перед ночными вылазками. Грант еще помнил вкус пота на ее шее, шелест листьев мирта и олеандра, ее стоны и его попытки заглушить их поцелуями. Это были дикие, суровые времена, но ощущения от секса делались только острее, живее. Пока в один сияющий, прозрачный апрельский день все не кончилось – возле ущелья в Белых горах, там, где пахло розмарином и порохом.

Грант понял, что Марина за ним наблюдает, и поспешно отпил воды.

– Значит, ты пришел предупредить меня. О чем, о тетради Пембертона?

Она справилась с эмоциями и стала спокойнее, говорила теперь вежливо и четко. Однако щеки ее все еще пылали.

– Это… – Он сделал паузу. – Это длинная история.

– Ну тогда давай сначала. – Марина откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. – Расскажи, что произошло после того, как ты уехал с Крита.

– Я вернулся в Англию.

Даже такая простая фраза таила в себе множество историй: о том, как под покровом темноты надувная лодка подошла к отмели возле Дувра, о пустой комнате над кафе на Олд-Комптон-стрит, где приходилось задергивать шторы всякий раз, как по улице проходил полисмен, о полуночных собраниях в руинах разбомбленных домов.

– Потом однажды я шел по Бейкер-стрит, и на меня налетел какой-то человек. Буквально налетел – как в регби. Он очень извинялся, смущался и уговорил меня выпить с ним чаю. Он был так любезен, что я согласился.

– Это был шпион?

– Наверное, работал в «Маркс и Спенсер». Это такой магазин одежды, – прибавил Грант, видя, что она не поняла. – Но он был евреем. Он рассказал мне о своих друзьях, которые пытались уговорить наше правительство отдать Палестину евреям. Один Бог ведает, как они меня разыскали, но они вбили себе в голову, что я могу помочь им достать кое-какое оружие.

– И?..

– Я и правда мог. Во время войны мы прятали оружие по всему средиземноморскому региону, и кое-что не могло не остаться. Они заплатили мне наличными, я купил лодку, и мы начали дело. Ты знаешь, как это бывает. Ты начинаешь чем-то заниматься, о тебе узнают, и скоро люди стучат к тебе в дверь, желая получить то же самое. Только закончилась одна война, как тут же началась другая. Теперь вкус к ней почувствовали любители, они захотели сравняться с профессионалами и готовы были тратить на это деньги.

– А ты продаешь им оружие, чтобы они друг друга убивали.

Грант пожал плечами:

– Они так и так друг друга убьют. Я же помогаю уравнять шансы. Но три недели назад все полетело к черту. Военные обо всем узнали и подкараулили меня на берегу. – Он подался вперед. – И вот тут начинается самое интересное. В тюрьме меня навестил один человек из английской разведки. Ему плевать было на Палестину, и мое оружие его тоже нисколько не беспокоило. Он хотел, чтобы я сказал ему, где тетрадь Пембертона.

Марина, захваченная рассказом, тоже подалась вперед. Грант постарался не обращать внимания на то, как близко друг к другу оказались их лица.

– Но как он узнал?

– Наверное, я в своем рапорте об этом написал – о том, что Пембертон отдал мне ее перед смертью. Человек, который приехал ко мне в тюрьму, действовал наугад. Но ему было невтерпеж. Еще бы – ведь он приехал из самого Лондона только для того, чтобы расспросить меня, что же я знаю. Предлагал мне денег, предлагал вытащить меня из тюрьмы. А то и рыцарское звание, если я помогу ему.

– И что ты ему сказал?

– А как ты думаешь? Я сказал, чтобы он убирался к черту.

– Но он же выпустил тебя из тюрьмы.

– Я бежал.

– И сразу явился сюда. Зачем? Чтобы самому забрать тетрадь?

Грант вдруг потянулся и взял ее руки в свои. Марина ахнула от неожиданности и отшатнулась, но не смогла вырваться.

– Чтобы предупредить тебя. Этот английский агент не поленился доехать до тюряги в Палестине, чтобы разузнать, была у меня тетрадь или нет, – через шесть лет после того, как все это случилось. Боюсь, он не очень добрый человек. Он знает, что у меня была эта тетрадь, он знает, что мы с тобой связаны, и знает о твоих отношениях с Пембертоном. Чтобы собрать все воедино, много времени ему не потребуется.

Грант посмотрел ей в глаза:

– Тетрадь у тебя?

Марина задергалась в его захвате и в гневе замотала головой:

– Что ты с ней сделаешь? Отправишь этому человеку?

Грант отпустил ее, разведя руки в стороны так, что Марина отлетела назад, на спинку стула. Ее грудь под платьем высоко вздымалась, а на раскрасневшуюся щеку опять упал непослушный локон.

– Смотря что мы найдем. Если там говорится о битых горшках и камнях в земле, почему бы и нет? Но если там что-то более ценное… – Он помолчал. – Ты же много лет работала у Пембертона. Ты просто выросла в его доме. Ты однажды говорила мне, что в детстве Кносский дворец был твоей песочницей. Если он нашел что-то ценное, что-то стоящее таких усилий, разве тебе не хотелось бы узнать, что это такое?