Затерянный мир (сборник) (Др. перевод)

Услышав голос профессора Челленджера, мы обернулись. Он уже закончил читать телеграммы и разложил их на столе небольшими стопками. Его широкое морщинистое лицо, по крайней мере, та часть его, которая не скрывалась за окладистой бородой, было по-прежнему красным. Казалось, что профессор находится в состоянии крайнего возбуждения.

— Итак, джентльмены, — заговорил он голосом, каким обычно обращался к аудитории в зале, — мы снова собрались с вами. Наша встреча происходит при необычных, я бы сказал, при чрезвычайных обстоятельствах. Ответьте пожалуйста, не заметили ли вы во время своего путешествия сюда чего-нибудь необычного?

— Единственно, чего мне стоило бы отметить, — с ехидной усмешкой заговорил Саммерли, — так это совершенно невыносимое поведение нашего молодого друга. Я вынужден констатировать тот печальный факт, что манеры его нисколько не улучшились. Это очень прискорбно, но он просто невыносим. Собственно говоря, мне и сама поездка-то запомнилась только из-за его отвратительного поведения.

— Ну, что вы, друг мой. Не судите его так строго. Все мы порой впадаем в меланхолию. Для его беспардонного поведения есть смягчающие обстоятельства. Молодой человек просто утомился, он битых полчаса рассказывал мне о футболе, из чего я понял, что он — заядлый болельщик и поэтому достоин снисхождения.

— Какой болельщик?! Какой футбол?! — возмущенно закричал я. — Да это вы битых полчаса рассказывали мне какую-то глупую историю о буйволе. Профессор Саммерли может подтвердить мои слова.

— Не знаю, кто из вас утомил меня больше, только заявляю вам прямо, Челленджер, я не желаю ничего слышать ни о футболе, ни о буйволах.

— Но я же и не пытался говорить о футболе, — оправдывался я.

Лорд Джон присвистнул, покрутил пальцами в воздухе, профессор Саммерли ухмыльнулся и понимающе кивнул.

— И причем в такую рань, — проскрипел он. — И когда он только успел. Правда, я ничего не видел, я сидел, задумавшись…

— Ничего себе! — воскликнул лорд Джон. — Представляете, это он так думает. Сделал из вагона мюзик-холл, кукарекал и пищал на все лады. Это я подумал, что еду рядом с граммофоном.

Профессор Саммерли протестующе поднял руки.

— Перестаньте, лорд Джон. Я знаю, что вы большой любитель пошутить, — произнес он с кислым выражением лица.

— Черт подери, да это просто сумасшествие какое-то, — воскликнул лорд Джон. — Каждый из нас помнит, что делали другие, но не помнит, что делал сам. Тогда давайте вспоминать все с самого начала. Мы вошли в поезд, в вагон первого класса для курящих. Правильно? — спросил лорд Джон и, не дождавшись ответа, продолжал рассуждать:

— Мы сели и сразу же заспорили о письме профессора Челленджера в «Таймсе».

— Вот как? — пророкотал профессор Челленджер. Я посмотрел на него и с удивлением заметил, что веки его смыкаются. Казалось, профессор засыпал.

— Вы, профессор Саммерли, сказали, что в письме нашего дорогого друга нет ни единого слова правды, — продолжал лорд Дон.

— Ах, так вот оно что, — профессор Челленджер встрепенулся и, поглаживая бороду. Посмотрел на Саммерли. — Значит, говорите, ни единого слова правды. Хотя, я это уже слышал. Только не позволит ли высокочтимый профессор Саммерли узнать у него, какими аргументами он громил меня, ничтожного, осмелившегося высказать свое мнение? Уж снизойдите до меня, недоумка, — широко раскинув руки и наклонив голову, проговорил профессор Челленджер язвительным тоном.

— Мой аргумент прост и понятен, — отрывисто произнес Саммерли. — Я считаю, что если бы эфир, окружающий Землю, был ядовит даже в самой малой степени, то все мы обязательно почувствовали бы его воздействие.

Объяснение развеселило профессора Челленджера. Он откинулся и захохотал так, что в комнате все зазвенело и забренчало.

— Наш дорогой профессор Саммерли, в который уже раз ввязывается в спор, не зная фактов, — произнес, наконец Челленджер и вытер вспотевший лоб. — Ну что ж, джентльмены, позвольте и мне рассказать вам, чем я сегодня занимался. Надеюсь, что у вас и для меня хватит снисходительности, поскольку и мои собственные действия сегодня не всегда отличались здравомыслием. Есть у нас экономка, Сара, она служит в этом доме уже несколько лет. Фамилии ее я не знаю, да мне никогда и не приходило в голову узнать ее. Так вот о Саре. Сказать, что у нее отталкивающая внешность, это значит, не сказать ничего. Омерзительная женщина, ханжа, кривляка и, на мой взгляд, обманщица, с несносным характером. При этом что бы вокруг ее не происходило, она всегда остается невозмутимой. И вот сегодня, когда я завтракал, а завтракал я один, поскольку миссис Челленджер спит долго и на завтрак не выходит, я и решил провести один эксперимент, столь же интересный, сколь и поучительный. Я задумал установить, есть ли предел женской бесстрастности и случаются ли моменты, когда женщина показывает свое истинное лицо. Эксперимент был прост, а результат — эффективен. После завтрака я слегка сдвинул с места вазу, позвонил, вызывая Сару, а сам залез под стол. Она вошла и, не увидев никого в комнате, подумала, что я ушел в кабинет. Как я и ожидал, она заметила непорядок и подошла к столу, чтобы поставить вазу на место. Увидев перед самым носом ботинки и чулки, я высунул голову и впился в ногу Сары. Результат эксперимента превзошел все мои ожидания. Несколько секунд Сара стояла как вкопанная, затем завизжала и бросилась из комнаты. Я метнулся за ней, желая принести свои извинения и объясниться, но она выскочила из дома и побежала по дороге с такой скоростью, что уже через несколько секунд я еле видел ее в полевой бинокль. Неслась она в юго-западном направлении, хотя не могу сказать имеет ли это отношение к эксперименту. Вот я вам все и рассказал, а теперь прошу вас объяснить мой поступок. Мне крайне интересно узнать ваше мнение.

— Пора завязывать, — угрюмо произнес лорд Джон. — Иначе плохо кончите.

— Ну, а что скажет профессор Саммерли?

— Немедленно прекращайте научную работу, Челленджер и сегодня же уезжайте в Германию, на воды.

— Прекрасно, прекрасно, — воскликнул Челленджер. — А что скажете вы, мой юный друг? Давайте проверим, справедливо ли утверждение, что устами молодых людей глаголет истина, ускользающая от стариков.

Оно оказалась справедливым. Мой ответ был бесхитростен, но верен. Я понимаю, что вам, мои читатели, он уже кажется очевидным, поскольку я описал весь ряд событий. Но для меня тогда, впервые столкнувшимся с вещами совершенно непонятными и необъяснимыми, только откровение могло помочь сделать правильный вывод. И оно снизошло на меня.

— Яд, — воскликнул я со всей искренностью младенца, не обремененного знаниями.

И только после того, как я произнес это слово, в моем мозгу странным образом всплыли все события прошедшего утра. За пеленой моих слез, поднимая копытами пыль, пронесся буйвол лорда Джона. Агрессивное поведение Саммерли смешалось с чередой странных событий, происходящих в Лондоне: потасовка на площади, суетливость таксиста, скандал в компании по продаже кислорода. И все они не только всплыли, они связались в единую цепь.

— Конечно же, это яд, — снова сказал я. — И мы все им отравлены.

— Абсолютно точно, — подтвердил профессор Челленджер. — Но не только мы, а все человечество. Наша планета вошла в ядовитый пояс и со скоростью нескольких миллионов миль в минуту погружается в него все глубже и глубже. Наш юный друг, одним словом, объяснил все те беды и несчастья, происходящие на Земле. Именно яд.

Пораженные открытием, мы молча смотрели друг на друга. Перед лицом безысходности всякие слова теряли смысл.

— Симптомы отравления можно заметить по некоторым признакам, — заговорил профессор Челленджер. — Есть также возможность и контролировать их. Степень воздействия яда зависит от мозговой деятельности. У вас, как я вижу, симптомы еще не так ярко выражены, как у меня, но они есть. Они коснулись даже нашего молодого друга. Однако, я расскажу вам, как я пришел к своему выводу. После случившегося со мной маленького приступа веселья, о котором я уже вам рассказал, и который перепугал всех в доме, я вдруг задумался. Я сел и принялся анализировать свое поведение. Постепенно я пришел к мысли, что никогда раньше я не испытывал потребности покусать кого-нибудь. Следовательно, сегодняшний всплеск можно считать отклонением от нормы. Вот тогда-то я все и понял. Я померил пульс — он был на десять ударов сильнее. Я проверил рефлексы — они оказались обостренными. Затем я обратился к своему внутреннему «я», к настоящему Челленджеру, сидящему глубоко внутри меня. Я призвал его, рассудительного и бесстрастного, надежно защищенного от колебаний молекулярного состава материи и попросил внимательно наблюдать за всем тем, что я буду вытворять под воздействием яда. И я понял, что пока хозяином положения остаюсь я. Я увидел поврежденный мозг и смог заставить его повиноваться. Признаюсь, это была блестящая победа разума над бездушной материей, тем более значительная, что борьба шла за мозг. Могу даже сказать, что личность взяла верх над поврежденным мозгом и подчинила его себе. Поэтому, услышав, как на шум спускается моя жена, я подавил в себе вспыхнувшее желание тихонечко встать за дверь, а потом, когда она войдет, выскочить на нее с диким криком. И вместо того, чтобы пойти на поводу у неизъяснимой силы, заставлявшей меня запрыгать по комнате козлом или покрякать уточкой, я встретил жену спокойно и с достоинством. Уже позднее, когда я спустился вниз, к машине и увидел Остина, копавшегося в моторе, я в зародыше удавил потребность незаметно подкрасться к нему и со всей силы грохнуть его по спине кулаком, после чего он бы, полагаю, если бы не догнал Сару, то, во всяком случае, заметно приблизился бы к ней. Но нет, я не только не напугал Остина, а, напротив, неторопливо подошел к нему и, легонько дотронувшись до его плеча, приказал подавать машину. Вот, кстати, и сейчас я испытываю непреодолимое желание схватить профессора Саммерли за его жиденькую бороденку и потаскать по комнате. И, тем не менее, как вы видите, я сижу и я совершенно спокоен.

— Я присмотрю за своим буйволом, — пообещал лорд Джон.

— А я постараюсь не увлекаться футболом.

— Все возможно, — заговорил Саммерли. — Может так оказаться, что вы и правы, Челленджер, но только я всегда отношусь ко всяким идеям критично. Я не консерватор в науке, но не принимаю ничего на веру. Да и трудно согласиться с новой теорией, особенно с такой невероятной. Здесь скорее попахивает фантастикой, чем наукой. Однако, оглядывая недавнее прошлое, в частности, сегодняшнее утро, я не могу не признать, что наши друзья вели себя, по меньшей мере, странно. И если это не является результатом дурного воспитания, то я, пожалуй, склонен согласиться с вами. Да, скорее всего симптомы вызваны действиям какого-то яда или газа.