Затмение: Корона

И тогда от коридора к коридору, от комнаты к комнате, от этажа к этажу пронёсся крик:

— Maintenant! Сейчас!

И здание словно оползло потоками лавы, только была это не лава, а людской поток, извергнутый со всех этажей высотки; первых двух охранников повалили на пол и обезоружили, стали срывать с них доспехи, пока броня не поддалась, а после этого ВАшники успели только убить двух узников и истошно завизжать, когда толпа разорвала их на куски. Тем временем остальные пронеслись мимо по лестнице и вырвались наружу, скандируя брошенный Роузлэндом клич:

— Jamais plus! Jamais plus! Jamais plus! Jamais plus!

Никогда больше! перекатывался нескончаемый дикий крик двух тысяч истощённых глоток, пока узники выбегали из высотки.

Некоторые швыряли дерьмом в камеры, пытаясь ослепить линзы, и частично преуспели в том, но пулемёты всё равно находили цели по сенсорам микроволновой ограды.

Однако яростный напор отчаявшейся толпы повалил перегородки, прорвал микроволновые барьеры и заглушил сирены; камеры дёргались, пулемёты издавали треск, подобный собачьему рыку, люди кричали и падали, но те, кто оставался жив, помнили то, что вложил им в головы Роузлэнд.

Не поворачивайтесь, когда начнётся стрельба, иначе все погибнем. Что бы ни происходило, не останавливайтесь. Умрите со мной сегодня. Вместе.

Увидел, как падает рядом твоя сестра, сражённая выстрелом в спину? Не останавливайся.

Увидела, как твой муж спотыкается и падает? Не останавливайся.

Увидел, как твой лучший друг плюётся кровью и молит о помощи? Не останавливайся.

— Не останавливайтесь! — взывал Роузлэнд из центра толпы, волоча за собой Габриэль. — Jamais plus! Никогда больше!

Затихали голоса сотни людей, двухсот, трёхсот, ибо в грохочущих пулемётах был боеприпас на сотни тысяч выстрелов... автоматические, компьютеризированные пулемёты, способные нацеливаться самостоятельно и вести огонь дни напролёт, были бы пули...

Роузлэнд боковым зрением видел, как наблюдают за ними узники другой высотки, через улицу, как высовываются они из дыр в заколоченных окнах и выглядывают с крыльца; быть может, это первые приметы начинающегося восстания?.. Но тут они видят, как брызжет кровь из тел упавших...

Роузлэнд продолжал бежать, миновал пустой бункер, поволок Габриэль дальше, слыша, как пули свистят рядом с головой, слыша её крик...

Он обернулся и увидел, как мозги Габриэль вылетают через рот.

Он отпустил её и задохнулся от горя, но...

Не останавливайся.

Автоматические пулемёты работали без устали, методически и почти безошибочно выкашивая мужчин и женщин ряд за рядом, точно зерноуборочные комбайны...

Но система безопасности периметра была не без огрехов. Пулемёты программировались так, чтобы основной огонь пришёлся на периметр; сконцентрируйся они на крыльце, почти никто не ушёл бы живым.

А так из пятнадцати сотен узников, решившихся на побег, прорвались четыреста; одиннадцать сотен остались лежать мёртвые и умирающие, резервуаром страдания и крови, на этой бойне. В стенах высоток эхом отдавались сирены, скрежетали выстрелы, но этого шума всё же не хватило, чтобы заглушить крики раненых и скандирование:

— Jamais plus!

Тогда появились бронемашины СБ, три противопартизанские установки «Моваг-Роланд»: шестиколёсные, камуфляжной расцветки, формой как толстые топорища, оснащённые режущими лезвиями и турелями, с которых сыпались пули, гранаты и газовые бомбочки, пока операторы управляли движением по экранам внутри; по корпусам был пропущен ток, а конструкция люков позволяла блокировать ударные волны от взрывов мин.

Бронеколёсники врезались в толпу из четырёхсот выживших и стали перемалывать, прессовать, давить её, тесня беглецов обратно. Из динамиков прозвучали команды столь оглушительные, что у людей вблизи полопались барабанные перепонки:

НЕ ДВИГАТЬСЯ, И ВАМ НЕ ПРИЧИНЯТ ВРЕДА! НЕ БЕЖАТЬ, ИНАЧЕ ВАС УБЬЮТ! НЕ ДВИГАТЬСЯ, И ВАМ НЕ ПРИЧИНЯТ ВРЕДА...

— Не останавливайтесь! Jamais plus!

Роузлэнд продолжал кричать и бежать вперёд. Он прорвался через облако выхлопных газов бронемашины, которая проехала мимо и скосила одним ударом лезвия десяток человек; вторая, сзади, вела заградительный огонь разрывными пулями.

Роузлэнд почувствовал, как содрогается земля под ногами. Он замер и обернулся. Он увидел, как над горизонтом воздвигается гаргантюанских размеров устройство из кристаллостали, как взлетают и опускаются его металлические косы; то был егернаут десяти этажей в высоту, утыканное лезвиями колесо без обода, огромная стальная свастика, газонокосилка «Рототиллер» размером с небоскрёб, крушившая всё на своём пути и укрытая до времени в развалинах рядом с высотками. Егернаут доехал до высотки, где располагался Двенадцатый центр обработки и откуда вырвался Роузлэнд, и стал ровнять её с землёй. Пятьсот человек, оставшихся внутри, кричали так, что Роузлэнду было слышно.

Это была показательная акция устрашения для узников Тринадцатого центра. И для тех, кому об этом расскажут в других местах города.

Гороподобный гейзер пыли взметнулся над бывшей высоткой, и пыльные метёлки закружились вокруг рассекавших ночное небо кос.

Это было даже не убийство: убийство — недостаточно сильное в данном случае слово.

Надо было мне умереть вместе с ними...

Но когда вниз по улице зафыркали броневики СБ, разворачиваясь на поиски Роузлэнда, он только припустил ещё быстрее.

Он бежал куда глаза глядят. А может, какая-то часть его разума решала, куда бежать ногам. А может, ему просто повезло.

Как бы там ни было, тридцать минут спустя, когда он выбился из сил и упал на колени в высоких зарослях мёртвой парковки, под дождём, который смывал с тела брызги крови Габриэль...

...то обнаружил, что остался жив. Он был один. Он уцелел.

Минуло почти пять часов (под непрестанный шум поисковых машин на охоте за беглецом), прежде чем Роузлэнд нашёл в себе силы двинуться с места.

Он сел и застонал. Мир вокруг завертелся колесом.

Когда карусель остановилась, выяснилось, что тучи разошлись, и в небе видны звёзды. Он сидел очень прямо, среди грязи, на холоде, в доходящих до подбородка зарослях жёлтой травы, и не двигался. Запах мокрой травы забивал все остальные.

Неужели ему одному повезло вырваться?