Затмение: Полутень
Шрифт:
— Господи. А кто ещё об этом знает?
— Только мы с вами, сэр. В соответствии с вашей директивой.
— Отлично. У меня в последнее время снова дурные предчувствия насчёт безопасности. Если эта информация утечёт, они оттуда смоются и перепрячутся.
Вдруг Хейс понял, что Рольф не подслушивает разговор. Он смотрел на дверной проём и стоящего там Хейса. Просто смотрел, отведя взгляд чуть вправо от него. Одна рука Рольфа покоилась на прикладе пушки. Другая, левая, оставалась в кармане. Рука в кармане шевельнулась. Хейс увидел это движение через ткань форменных брюк, и тут замигали огни. Потолочные лампы. Они мигали снова и снова, вспыхивали
А потом Хейс обнаружил, что в комнате присутствует пушка, нацеленная на Крэндалла (свет продолжал мигать... о нет...). Эту пушку держал сам Хейс. Она была у него в руке. Его собственное служебное оружие. Я целюсь в Рика. Что я делаю?
Замедленная съёмка сменилась убыстрённым повтором, он спускал курок снова и снова, и смотреть на руку не было нужды, рука всё делала сама. Он услышал крик, и голова Крэндалла взорвалась, а потом ствол пушки указал на Джонстона.
Джонстон уже успел выхватить свой пистолет, и Бен — свой. В Хейса что-то врезалось, проткнув точно посередине. Он увидел, как падает Джонстон. Он знал, что застрелил Джонстона. Он почувствовал новый толчок, в затылок: это Рольф разрядил в него своё оружие.
Он услышал долгий визгливый скрежет, подобный стону ломающегося металла, и звук этот сопровождался белым светом, белым светом, который ринулся на Хейса, словно фары летящего навстречу поезда, и столкновение с ним обратило всё вокруг в такой же белый свет.
И наступила тишина.
— Свет замигал, — выдавил Бен, — точно сигнал. А потом новый парень застрелил Рика. Этот вот Хейс.
Бен плакал навзрыд, как маленький мальчик.
Клаус, стоявший за спиной Уотсона, хмыкнул и покачал головой.
Уотсон обернулся к Рольфу.
— А что тут делал Джонстон?
— Он принёс ваше сообщение, — сказал Рольф. — И ещё что-то рассказать хотел. Я не запомнил, что. Я был... Хейс как-то странно себя вёл, поэтому я сосредоточился на нём... — Рольф метнул взгляд на Бена. — Я не успел среагировать, он был быстрее...
Скверно играешь, Рольф, подумал Уотсон. По счастью, Бен так нюни распустил, что не заметил этого.
Рольф продолжил:
— Я не запомнил. Ты слышал, Бен? Что там говорил Джонстон?
— Что-то про данные спутниковой разведки, — ответил Бен ломким голосом и всхлипнул. Они сидели в комнате, обитой панелями чёрного дерева, на чёрном кожаном диване. Бен уронил голову на руки.
Крэндалл был мёртв всего три часа. Уотсон испытывал... что? В основном мечтательную отстранённость. Крэндалл подох! Невероятно. Уотсон устал, измотался от смены часовых поясов, но адреналин путешествия (никогда не знаешь, пропустят ли тебя новосоветчики) помогал ему держаться.
— Не знаю, — сказал Бен после паузы. — Я не обратил внимания, потому что заметил, как Рольф смотрит на Хейса, и... — Он пожал плечами. Посмотрел на Рольфа. Уотсону стало неловко за Бена: такой большой мужик, мускулы выпирают из рубашки, а расплакался, как пятилетка,
разбивший колено.— Не надо было стрелять Хейсу в голову, Рольф, — сказал Бен. — Глупо это. Мы теперь его экстрагировать не сможем.
Не то чтоб экстрактор сильно помог бы, но... вероятно, Рольф поступил верно: опытный техник мог бы наткнуться на следы предварительного мозгового кондиционирования, которому подвергли Хейса. И сделать выводы. Да, инстинкты у Рольфа отменные.
— А вы? — Бен посмотрел на Уотсона. — Это же ваши люди сюда Хейса прислали!
Жаль, что Джонстон некстати припёрся. Это запутало вложенную в подсознание Хейса программу. Его запрограммировали застрелить Крэндалла и человека, стоящего рядом с Крэндаллом. Предполагалось, что это будет Бен. Но вместе с Беном в комнате оказался Джонстон... и Бен выжил, так что может исполниться подозрений.
Значит, надо его убить и представить всё так, словно Бена застрелили вместе с остальными... нет, Сэквилль-Уэст на такое не купится.
— Вот это пришло всего десять минут назад, — сказал Уотсон и тем самым оставил Бена в живых. Он передал охраннику распечатку сообщения спутниковой связи. На полоске бумаги значилось:
Немедленно арестовать спецагента охраны Хейса. Повторяю: немедленно арестовать Хейса и допросить на экстракторе. Ниже следует текст перехваченного письма Хейса в редакцию газеты International Herald Tribune.
Я решил покончить с Риком Крэндаллом, напыщенным лицемером, чьи мерзостные потуги исказить Слово Божие оскорбляют веру всех истинных христиан. Святой Пётр явился мне в видении и приказал поступить так. Я хочу, чтобы миру стало известно, зачем я так поступаю. Когда вы это получите, я уже войду в историю. Я стану человеком, который убил Антихриста.
— Так вот оно что! — воскликнул Бен. — Он спятил! — И обмяк, испытав странное облегчение. — Ну почему это не прислали чуть раньше?! Ну так же нечестно!
Уотсон кивнул, нацепив на лицо правдоподобное выражение сочувствия и размышляя: Почва подготовлена и унавожена; ложная биография Хейса, которую позволят раскопать Сэквиллю-Уэсту, придаст достоверность версии, что Хейса завербовали фанатики «Армии Христовой», христианского аналога воинствующих мусульманских фундаменталистов, — они люто ненавидели Крэндалла.
— Он решил, что Крэндалл был Антихристом.
Бен закрыл лицо руками. Рольф с Клаусом переглянулись; Клаус выпучил глаза, Рольф ухмыльнулся.
— Рик был для тебя важен, не так ли, Бен? — сказал Уотсон.
Бен кивнул, не отнимая рук от лица.
— Он был важен для нас всех, — продолжал Уотсон. — Он был душой и сердцем Второго Альянса и его Церкви. Мы не можем допустить его смерти. Нашим людям, нашему движению... он нам всем отчаянно необходим.
Бен поглядел на него заплаканными глазами.
— Но оживить его не получится... Его голова...
— Мы можем оживить... то, что он символизировал. Крэндалл станет символом. Не как мученик. Ещё нет. Со временем. Пока что нам нужен сам Крэндалл. Или... его образ. Мы оживим его с помощью компьютерной анимации. Сгенерируем его изображение, которое будет выступать по нашим каналам, отдавать приказы, читать проповеди, сообщать откровения, как и раньше. Мы всё это... организуем.
Бен недоверчиво качал головой.
— Но это же... бесчестно!