завершение

Шрифт:
«Медведя можно научить кататься на мотоцикле.
Но будет ли от этого какая–то польза медведю?»
А. и Б. Стругацкие, «Волны гасят ветер»
В эти жгучие послеполуденные часы экспедиционный лагерь как будто вымер. Солнце полыхало палящим глазом; ослепительно–горячие камни и скалы дышали жаром; над раскаленным, как свежая зола в топке, песком колыхалось марево.
Все участники экспедиции до вечерней работы прятались от зноя и сухости кто куда. Сотрудники с Начальниками облюбовали довольно просторную и прохладную пещеру, по одной из стен которой даже понемногу сочилась вода. Работникам
Сам же Мыслитель предпочитал проводить сиесту на открытом воздухе, в небольшой ложбинке, где ютилась кое–какая растительность. Ложбинку затянули сверху двойным, с промежутком, слоем металлопленки, устроили ложе, а единственный на всю экспедицию кондиционер с увлажнителем достался, естественно, старшему. Энергии–то здесь было хоть отбавляй, солнечной, но воды имелся всего один надежный источник с ограниченным дебитом, так что даже самые строптивые из Сотрудников излишних эманаций по этому поводу не испускали. Наоборот, созерцание подобной роскоши побуждало их ко рвению в работе – ведь не идут в Сотрудники те, кто не намерен пройти до самого верха по ступеням мудрости… Мыслитель с Производителем не один полевой сезон провели вместе в местах, пригодных для чего угодно, кроме комфортного существования и знали, как нужно устроить экспедиционный быт, чтобы работа спорилась.
Вот и сейчас Мыслитель, разбросав по сторонам щупальца и сплющившись в толстый блин, лежал под струей прохладного тумана. Его доступная всем аура (спесь и чванство отнюдь не способствуют поднятию авторитета), медленно меняющийся кожный узор, блики в глазах и их движения свидетельствовали любому интересующемуся – Мыслитель о чем–то размышляет. Скорее всего, обдумывает итоги утренней работы. На самом же деле мудрый и всегда бдящий совершенно бессовестно… спал, наслаждаясь сквозь грезы оседающими на коже капельками прохладной влаги! Давно, когда он был еще совсем молодым Размыслом, его наставник, подошедший к Завершению Мудрец, передал ему секрет – как во сне создавать видимость духовной и умственной деятельности. Все начинания этого Мудреца пошли прахом – их не рекомендовали ко всеобщему восприятию по эстетическим признакам, и тогдашний Размысл, а ныне – известный Мыслитель и вскорости, по всеобщему мнению, новый Мудрец, а там, глядишь, и Мудрейший, был его единственным учеником.
Другим Мудрецам аура Мыслителя, конечно, доступна полностью, а не только то, что он сам сочтет возможным явить низшим или равным, так что некоторые из них случайно вызнали секрет, но отнеслись к его обладателю снисходительно – ведь даже члены Высшего Совета Мудрости в конце концов биологически всего лишь особи, и подвержены личным слабостям так же, как и низшие из Работников… Мыслитель точно знал, что кое–кто из тех Мудрецов даже занятия с учениками проводит просто–напросто в дремоте, и это его забавляло. И одновременно внушало еще большее уважение к их опыту и мудрости – ведь ученики–то их тоже не из глупцов бесчувственных, а на занятиях все ауры участников сплетаются теснейшим образом.
Производителю работ, старому и верному товарищу, Мыслитель поведал об этой своей тайне сам, дабы в совместной работе избегать двусмысленных ситуаций. Любой же Начальник, как факт своего существования, знает: нельзя требовать должного подчинения от низших, не соблюдая субординации к высшим.
Бр–р! О? Мыслитель осознал – ниточка эманации Производителя пробралась сквозь иллюзорную ауру и легонько теребит его дух. Вот к чему были эти вялые раздумья в полудреме! Но что могло случиться в такое время дня? Пустив по нервам бодрящую
дрожь, Мыслитель пробудился и обратился ко вниманию.Производитель спешно ковылял к нему – по такой вот жаре! По раскаленному песку! Он набросил на себя влажную попону; хватательными, передними и задними рабочими щупальцами растянул над собой металлопленку, а четыре ходильных обул в толстые войлочные сандалии – но все равно явно изнывал от зноя и сухости.
Мыслитель никогда не кичился своими привилегиями и Надлежащие Разности соблюдал лишь на виду у всех, для проформы. Он подтянулся, подобрал щупальца и отодвинулся в сторонку, давая место под струей тумана товарищу. Тот, доковыляв, благодарно плюхнулся рядом и несколько мгновений изнуренно пульсировал, отдыхая. Мыслитель, увидев, что кожа Производителя порозовела и пошла коричневыми пятнышками, обратился к нему:
— Итак, что же это побудило Вас так мучиться, кроме желания тайно разделить привилегии?
Производитель встрепенулся и выпустил ауру:
— Да при чем тут привилегии… Я за ними не гоняюсь, как и Вы. Повинные прибыли…
— И ради этого стоило подвергать себя таким вот страданиям? Уж не влились ли Вы в Общность Всеобъемлющего Милосердия? В таком случае, дальнейшая совместная работа вряд ли представляется возможной.
— Вам стоило бы отказаться от избыточной для полевых условий роскоши во избежание недостойных мыслей – так Вам! Хотя прохлада и влага мне сейчас весьма кстати. Нет, если бы я подался к Всеобъемлющим или в какую–то еще секту, я бы не смог скрыть изменения ауры. От Вас уж точно. Тут требуется самое обычное милосердие.
— К Повинным?!
— Их тащили целый день арканами в сетках и на салазках. По пути четыре раза слегка обрызгивали – экипаж тягача и конвойная команда предпочли, естественно, побольше влаги потратить на себя.
Мыслителя оцепенел, аура его потемнела и на мгновение распалась фестонами:
— Великий Дух! Они там что, изверги? Повинные–то и есть Повинные, но это же чистой воды издевательство! Их хоть живыми дотащили?
— Да, но в очень плохом состоянии. Ауры нет, твердые, мертвенно–серые, скомканные, глаза закрыты.
Мыслитель на короткое время задумался, потом опять открыл глаза:
— Возьмите рабочих, кто повыносливее. Для самоувлажнения разрешаю использовать воду из неприкосновенного запаса. Пленки у нас много – пусть перегородят нишу рабочих; суньте туда охлаждающий патрубок – одного среднего хватит. Постоянных рабочих пока разместите в пещере Сотрудников – места там в избытке. Сброд переведите на место постоянных, а Повинных разложите там, где был сброд. И вот что… Зачерпните из отстойника, сверху, где почище, отработанной воды в умеренном количестве и обрызгайте ею Повинных. Сделайте это, я Вас прошу, собственноручно – рабочие и так будут раздражены. Вода оттуда для поверхностного увлажнения вполне пригодна, только противная, мне на себе как–то пришлось испытать. А Повинные в таком состоянии все равно не разберут, им сейчас лишь бы влага.
— Рабочих – к Сотрудникам???
Мыслитель немного подумал еще:
— Скажите Верзиле–Насмешнику и Ярчайшей Благоволительнице, что я приглашаю их разделить со мной остаток дневного отдыха.
— Дивлюсь Вашей мудрости. Но пойдут ли они по такой жаре?
Мыслитель пустил по ауре рябь, долженствующую изображать ухмылку:
— Ради почести полежать радом с Мыслителем – не пойдут, побегут. По раскаленной сковороде. И, скорее всего, успешно добегут.
Производитель, поняв, ухмыльнулся тоже:
— Да, потешить самолюбие смутьянов и заводил – это прямо в точку. Но… рабочие ведь увидят, как я сам черпаю отстойную воду, таскаю ее туда и кропилом махаю?
— Скажете им, что я обещал Вам отдельную разовую надбавку при расчете, кроме общей для сверхурочной работы в неподходящее время. И это будет чистой правдой.
— Дивлюсь опять… Вы все предусмотрели.
— Восемнадцатый полевой сезон, что Вы хотите… Вдвое больше, чем у Вас. А с пустыней не шутят… Но хватит нам уже переливаться, отправляйтесь и приступайте, пока они еще живы. Да, погодите!