Завещание обжоры
Шрифт:
Публика аплодировала поминутно. Ей нравилось всё: аппетит Оливии, ловкость старого слуги, и священнодействие Фридриха Андрея. В отличие от дочери, де Шай ел красиво. Для него еда была не средством утоления голода, а искусством, царством изящества и красоты, целым чудесным миром, где он был королём. Чокнувшись с Оливией бокалом с «Шампанским», пригубив напиток и аккуратно поставив полный бокал на стол (в это самое время Оливия выпила три четверти бокала в два глотка, давясь и пропихивая вином еду в глотку), Фридрих Андрей начал набирать себе на тарелку картину, скульптуру, коллаж, инсталляцию. Человек со сложной конструкцией, крепящей камеру к поясу, залез на стул и снимал тарелку сверху, над головой обжоры. То, что он видел, транслировалось не только в фургон, не только в прямой эфир телеканала «СТ-1», но ещё и на два огромных плазменных экрана в зале. Публика крупным планом могла видеть, как Фридрих Андрей ловко лавируя вилочками, щипчиками и ложечками между потеющими графинами, дымящимися плошками, скворчащими сковородами, накладывал на белоснежную, специально
– Развернись, чрево ненасытное!
Аплодисменты и крики «браво!», которыми разразился зал, казалось, стараются держать ритм челюстей Фридриха Андрея, безжалостно и с наслаждением пережёвывающих индюшачий рулетик с морковью, икрой, паштетом и перепелиным яйцом под соусом гранатюр. Правда, в том же ритме жарил и диксиленд.
Люди наперебой стали звать официантов. «Оливия» была готова к этому: сегодня в ресторане работал усиленный десант обслуги. Официанты перебегали от главного стола к столикам публики, давали советы, что-то аппетитное шептали в уши, записывали в блокноты, почтительно и быстро кланялись, уносились, при этом умудряясь не перекрывать гостям вид на сцену, где Фридрих Андрей разрезал грейпфрут, вынул из половины середину, но не до конца, а оставив треть, потом кинул туда мелкими, в икринки величиной, кусочками нарезанную… что? селёдку?! …бросил щепотку сушёного зелёного лука, сверху Рейнальдо полил всё это взбитыми сливками из специального бурдюка с фигурной насадкой, де Шай опылил сливочную верхушку корицей, после чего ложечкой с заострёнными краями подцепил кусочек из глубины и, выпив крохотную, граммов в двадцать, рюмку ледяной водки, под дружный выдох публики – съел.
– Это солёный десерт, – пояснил де Шай с улыбкой, полной ласковой гордости собой, без поучения, скорее желая поделиться с людьми радостью еды. – Его хорошо скушать после закусок, до основного блюда. Не увлекайтесь алкоголем, господа! Вкусовые рецепторы надо беречь. Да и голова должна быть ясной. Пьяному еда не в радость!
Официанты разносили еду публике. Счёт за еду не включался в билет на «Ужин с де Шаем», но люди уже не могли остановиться, видя с каким аппетитом ест Фридрих Андрей.
Не мог сдержаться и режиссёр в фургоне телекомпании «СТ-1». Ещё две перемены назад он послал ассистента… нет, не в «Оливию», на «Оливию» простому телережиссёру не заработать… он послал его просто в… а! вот он уже и вернулся: дверь неловко отодвинулась, в руках ассистент держал два бумажных пакета.
– Пожалуйста, шеф! Всё, как заказывали! Двойной чизбургер с тройным кетчупом, большая картошка с сырным соусом и кола с большим количеством льда.
– Давай-давай-давай!
Уже с набитым ртом режиссёр что-то промычал ассистенту, но тот понял, нацепил одной рукой наушники, другой засунул в рот какую-то мясную лабуду, завёрнутую в лаваш, и переключил картинку на камеру номер пять, показывающую довольное лицо Фридриха Андрея, щёчки которого волнисто подрагивали в такт мелким жевательным движениям.
Фридрих Андрей сделал едва заметный знак, к нему мгновенно наклонился Рейнальдо и тихо, вкрадчиво заговорил:
– Левая часть зала заказывает то, что стоит по вашу правую руку, правая часть зала заказала то, что слева. За два часа мы сделали недельную выручку. – Рейнальдо почтительно обратился к Оливии: – То, что едите вы, мадам Бедржих, не заказала лишь одна девушка, которая пьёт только кофе. Кажется, за вход она отдала последнее…
Оливия довольно улыбнулась.
– Где она? – спросил Фридрих Андрей.
– Столик номер семнадцать.
Фридрих Андрей, знавший расположение столиков в каждом из своих ресторанов (сам расставлял), мгновенно нашёл скромную девушку в нарядном, как она считала, платьице, с колечком, блестящим стекляшкой и надетом поверх перчатки. Девушка стыдливо пила маленькую чашечку кофе. Фридрих Андрей улыбнулся девушке с умилением, то ли вспомнив, как сам был молод и беден (да-да! было и такое!), то ли оценив её внимание к себе: ведь она могла пойти в театр, в кино, могла уехать… хотя бы в Бельгию, это рядом… а ведь смотри-ка! Потратила последние деньги на то, чтобы посмотреть на осенний ужин де Шая!
– Пошлите ей вино и фуа-гра по-шайски. Подарок. И пусть у меня на столе поменяют местами блюда. Пора!
Рейнальдо кивнул, отошёл, потом сделал несколько сложных знаков руками, видимо это был какой-то специальный словарь для общения с официантами. Они мгновенно поняли Рейнальдо, и принялись исполнять сложный танец смены блюд, как будто поставленный и отрепетированный, меняясь местами, не сталкиваясь, пронося друг мимо друга сложные блюда с одного края стола на другой. Что-то Оливия не дала унести, вцепилась, но под нежно-настойчивым взглядом отца сдалась: блюдо перелетело на противоположный от
неё край. Одного из официантов Рейнальдо остановил, схватив за предплечье, мигнул, шепнул и отошёл вглубь. Пока официанты меняли местами блюда на главном столе вечера, Фридрих Андрей отрезал несколько кусочков спелой айвы, полил их соком вишнёвого варенья, в котором не меньше двух часов томилась нарезанная кружочками морковь, и ласково поглядел на дочь, яростно доедавшую вторую половину утки, запечённой с яблоками и сливами. Оливия обглодала утиное горло, разобрав его на позвонки, и откинулась на спинку стула, тяжело дыша. Руки она опустила в плошку с водой, в которой плавала долька лимона, четвертинка персика и веточка укропа. Отец подал дочери дольку айвы, Оливия жадно схватила её и вгрызлась… Но Фридрих Андрей уже не смотрел на дочь. Он смотрел на бедную девушку, к которой с двух сторон подкатили два официанта, забрали её несчастную чашечку кофе…– В чём дело? Я заплатила за билет!
…и поставили перед ней блюдо с блестящей крышкой и бокал, в который красиво было налито красное вино из бутылки, завёрнутой в белоснежное полотенце, рукой официанта в белой перчатке, другая рука за спиной, а сам официант высок, строен, мускулист, скуласт и черноглаз…
– Простите, – покраснела девушка под невозмутимым взглядом официанта.
Налив бокал, официант другой рукой в перчатке снял крышку с блюда и оставил девушку одну. Правда, её одиночество было весьма условным. Все взгляды публики были прикованы к ней. И прожекторы, и камеры были направлены на неё, и на главный монитор в фургоне, а значит, и в прямой эфир телеканала «СТ-1», транслировалось смущение бедной девушки в богатом ресторане. Фридрих Андрей приветственно приподнял бокал, глядя на девушку. То же сделала и Оливия, поспешно вытерев руку о полотенце. Девушка покраснела до вишнёвого цвета, схватилась за своё вино и, конечно, от смущения пролила немного в тарелку с аппетитнейшими кусочками фуа-гра. Вытянув губки с лёгкой шутливой досадой посмотрел де Шай на девушку и кивнул Рейнальдо. Рейнальдо понял, махнул официанту. Снова подошёл он, мускулистый, снова встал так близко, что девушка почувствовала его запах… Или это запах фуа-гра, которую он накрыл крышкой, взял тарелку…
– Я же ещё не попробовала… – растерянно прошептала девушка и её лицо стало цвета бокала с вином.
Но тут второй официант с другой стороны, – близнец? – нет, ещё стройнее и скуластее, – поставил перед нею новое блюдо, снял крышку и под ней оказалась такая же порция фуа-гра, но не испорченная вином. Девушка стала бордовой и с благодарностью посмотрела на де Шая. Обжора повторил свой жест бокалом. Девушка осторожно взялась за ножку своего, приподняла и ответила на жест. Публика зааплодировала. Девушка сделала глоток вина, поставила бокал и посмотрела на де Шая. Перед ним Рейнальдо поставил такое же точно блюдо и тоже снял крышку. Обжора взял очередной ножичек, подцепил крошку фуа-гра, и намазал её на хлебный квадратик, который держал на вилочке. Девушка повторила его действия и откусила кусочек, хотя – от чего? Даже Фридрих Андрей отправил в рот хлеб с паштетом целиком. Однако сейчас он, кажется, не наслаждался вкусом фуа-гра, а настороженно следил за реакцией девушки. Впрочем, этим же сейчас была занята вся публика, замерев и перестав жевать. Девушка закатила глаза в блаженстве. Фридрих Андрей был доволен. Он кланялся не вставая, разыгрывал смущение, а зрители аплодировали, свистели, кричали. И только телережиссёр в вагончике, наблюдая блаженство на лице бедной девушки, с отвращением отшвырнул чизбургер, и тройной кетчуп брызнул ему на брюки.
– Кофе? – предложил ассистент и отвинтил крышку с термоса.
Режиссёр поглядел с тоскою на термос и с ненавистью на ассистента: пить растворимый кофе, когда Фридрих Андрей пьёт «Шато Марго» 1979 года, и вместе с ним за компанию пьёт и ещё проливает вино какая-то… какая-то…
– Обижаете, шеф. Жена варила с утра. Бразильские зёрна средней прожарки. Держим в морозилке, как советует Фридрих Андрей де Шай!
– Давай, – обречённо сказал режиссёр.
А в зале ресторана «Оливия» на секунду наступила тишина: все пили вино, включая Оливию, бедную девушку и даже человека с камерой на сложной конструкции. Почему-то замолчал и диксиленд, готовясь к следующей композиции. И тут в этой наступившей тишине, полной наслаждения от дегустации прекрасного старого выдержанного вина, все отчётливо услышали странный «бульк!», исходящий от Фридриха Андрея. Оливия встревожилась сразу, остальные сначала почувствовали скорее недоумение: безупречный обжора никогда не позволял себе булькать в бокал. «Бульк!» повторился. А бокал, выскользнув из руки обжоры, упал и разбился. И тут только все увидели, что глаз у де Шая нет, вместо них есть желтизна под трепещущими веками… А ниже – пена изо рта, окрашенная… вином? Или… не вином? И если де Шай не падает, то только потому, что стул задвинутый Рейнальдо, прижал необъятное пузо обжоры к краю стола.
– Папа! – закричала Оливия и все, хором вдохнув, отшатнулись. – Папа! Нет! Нет! Рейнальдо!
Рейнальдо отодвинул стул, два мускулистых официанта поймали хрипящего Фридриха Андрея, уложили на пол. Камеры продолжали снимать, как Рейнальдо окаменевшими вдруг и неуклюжими руками растягивал бабочку под подбородком де Шая, расстёгивал воротник, как билась и рыдала Оливия, тряся тушу отца, требуя позвать доктора Б'aртоло, папиного друга, как над толпой взлетели мобильные телефоны, хоть съёмка во время ужина с обжорой была строго запрещена, как появился телефон даже в руке маленькой бедной девушки, впрочем ей, чтобы достать телефон, пришлось преодолеть своё смущение и снова порозоветь до персика.