Завещание предков

– Би холдуулах чи. Бид мєн цуглах, миний дайсан

И я понял его, повторив про себя - конечно, встретимся. А хан развернулся и ускакал прочь. Вслед за ним двинулась его свита, затем, обтекая меня на почтительном расстоянии, ушла ханская гвардия.

Я озирался, не понимая - что происходит? Монголы уходили, игнорируя меня и оставшихся на холме русских ратников. Ну да, как в истории и писано, то есть в сказании о Ефпатии. Пожав плечами, повернул коня и медленно поехал к укреплению. Там наверно тоже не понимают - что всё это значит?

На середине холма меня нагнал глашатай.

– Урус, вот возьми. С этим вас не тронут.

– И сунул что-то в руку. Глянул и усмехнулся - на руке лежала деревяная пайцза. Такая же, как мы сорвали с шеи Кутерьмы.

– Уй-ча!

Монгол опустил копьё и начал разгоняться. Я толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу. Щит наискось, рогатину на врага.

Удар!

В последний момент успеваю отбросить вражеское копьё в сторону, но всё равно щит от удара, трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдаёт в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Вижу, что степняк повернулся и тоже стряхнул остатки своего щита с руки. Это радует, хоть будут равные шансы. А монгол поднимает копьё и орёт:

– Уй-ча!

Наклонив копьё, поганый опять атакует. Дал коню по бокам, разгоняясь, левой рукой рванул саблю и наклонился вперёд, держа клинок перед собой.

С силой выбрасываю рогатину вперёд, целя степняку в грудь, а саблей подбиваю наконечник его копья вверх. Не успел. Страшный удар вырывает из седла.

У-у-ус-с-с...!

Всё тело сразу отдалось тупой болью. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Сырость и холод проникает под доспех и приносит облегчение, но ненадолго. Рукой провожу по плечу - монгольское копьё, соскользнув с нагрудника, вспороло кольчугу, и, не достав до тела, прошло вдоль подоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но всё равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

А я его всё-таки достал!

Поганый копошился в четырёх метрах. Остриё рогатины вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги.

Ну что же, получается один - один.

Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами и, надев её, смотрит на меня.

– Буол?

Так вот кто преследовал нас?

Монгол щерится и встаёт.

– У тебя хорошая бронь, урус.
– Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трёх метрах от меня.

– Зато у тебя не очень, Буол.
– Покачивая саблей, достаю засапожый нож. От клевца бронь не спасёт, а кроме ножа и сабли у меня ничего нет.

– Это была лучшая цзыньская работа, урус.
– Поганый морщится, сжимая клевец в левой руке. На левом плече у него расползается тёмное пятно. Клинком показываю на него.

– И это лучшая работа?
– Оказывается, китайцы с древности брак гонят. Буол шагнул вперёд и поднял оружие.

– Ты сильный богатур, урус, но я заберу не только твою бронь, но и твою жизнь.

– Спешишь, монгол?
– Внимательно смотрю за перемещением степняка. Кто его знает? Может он лучший в мире боец. Как-то же он справился с братьями Борзовыми.

– У нас говорят - не дели шкуру не убитого медведя. Тем более у меня к тебе тоже счёт имеется.

Перемещаюсь в сторону, держа степняка на расстоянии. Поганый покачивая оружием по-кошачьи перемещается по подтаявшему снегу. Похоже, рана его совсем не беспокоит. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю ещё один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв и маленькая речка с потемневшим льдом. Внизу темное пятно чистой воды - в этом месте, почему-то льда нет.

– Уй-ча!

Степняк прыгает вперёд, его сабля скрежещет по нагруднику, пусть, главное - клевец. Ловлю его ножом и отвожу в сторону, а саблей рублю наискось. Китайская работа на этот раз не подвела. Халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение.

Поганый смотрит на меня и качает головой:

– Хорошая бронь, урус. Цена - твоя жизнь.

– Иди и попробуй взять.
– Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно - он быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Что-то мелькает, и я успеваю отбить летящие в меня ножи.

Буол качает головой:

– Ты сильный богатур, урус.

– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол зашипел и шагнул вперёд, сталь в его руках замелькала. Удар справа - спасает бронь, слева и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол, вдруг, распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьёт по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором - тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает, и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак!

Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.

– Я сверну тебе шею также легко, как свернул её тому юнцу.

– Попробуй.

Монгол прыгает вперёд.

– Уй-ча!

Вскидываю руки и... просыпаюсь.

Брр. Опять вещий сон?

Костёр горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.

– Что, Володимир Иванович?

– Сон дурной.
– Ёжусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит Велесов Борис.

– Как там дед Матвей?

– Рану промыл, моха наложил и подвязал. Что ещё сделаешь? Всё в руках Господа нашего.
– Демьян вздохнул.
– Ты поспи, Володимир Иванович, я посижу.

– А сам-то что?

– Не спится мне.

Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрёму.

Караван из всадников и саней вытянулся на полверсты. Сорок три смертельно усталых ратника верхом и длинный обоз с ранеными и убитыми. Мы забрали всех, не могли оставить своих павших братьев без погребения. Но сил похоронить столько народу не было. После битвы ратники от усталости валились с ног и всю ночь спали, а утром явились поганые.

Как только рассвело, те монголы, что ночевали у подножья холма, поднялись и стали собирать своих соратников, не обращая внимания на ощетинившихся щитами и рогатинами русских. Как только они убрались прочь, мы стали собирать своих погибших.