Завещание с простыми условиями

Я коршуном налетела на Дуганова и злобно вытолкала его из гостиной.

— Уходи! — истошно завопила я не своим голосом. — Нечего тут плести всякую чушь!

Дуганов, не сказав ни слова, развернулся и быстро пошел в прихожую.

В отчаянии я побежала следом. Внутри меня шла яростная борьба между мной и не мной. Господи, да что же это такое?!

Дуганов молча зашнуровал ботинки.

Слова рвались из меня наружу и застревали где-то в горле. От бессилья совладать с внезапным приступом чужеродной ненависти я почувствовала, как по щеке поползла крупная горячая слеза.

Но, сидя на корточках, Дуганов не заметил, что я плачу.

Надо вырваться из этого проклятого дома, взявшего в плен мою душу, и на улице все ему рассказать. Все-все: про наследство, про страшный портрет, про голоса, про время, про здешних людей…

Хлопнула дверь — Дуганов ушел, не простившись.

Я обмякла и безучастно села на пол.

Слезы градом покатились из глаз.

Это все он! Это отец!

НАДО БЕЖАТЬ ЗА ДУГАНОВЫМ.

Эта была мысль, посланная светлым ангелом — она словно нежным крылом коснулась самой сердцевины моей измученной души.

Я набросила на плечи куртку, сунула руки в рукава, и тут же словно какие-то невидимые тиски слегка разжались и отпустили мое существо из цепких недобрых объятий.

Стрелой я вылетела на улицу и помчалась на остановку.

На улице было уже совсем темно, сумрачно и сыро. И мне показалось, будто она как-то сузилась и сжалась.

Я неслась так быстро, что сердце едва не выпрыгивало из груди.

Внезапно откуда-то налетел резкий, пронизывающий ветер. Сила этого ветра была столь велика, что я испугалась, что он поднимет меня и унесет, как пушинку.

Здравый смысл подсказывал, что нужно вернуться, но здесь, на улице, меня покинула эта засасывающая власть квартиры.

Власть портрета отца.

И мое решение догнать Сашу и все ему объяснить было крепче ветра.

Словно от этого зависела моя жизнь.

Изо всех сил борясь со стихией, я настойчиво тащила себя к остановке.

Но здешняя злобная природа явно ополчилась против меня и бросила на линию фронта все свои силы.

Ветер завыл со страшным свистом, и кроны деревьев начали гнуться почти до земли. Я подняла глаза к небу. На него стремительно наползали тяжелые черные тучи, готовые вот-вот разразиться проливным дождем.

Натянув на голову уворачивающийся в сторону капюшон, я, тем не менее, продолжила свой путь.

В этот момент небо рассекла яркая, как луч мощного прожектора, молния, и вслед за нею раздался такой страшный удар грома, что я невольно присела на корточки и закрыла голову руками.

Огромная туча лопнула, и на землю обрушился поток ледяного дождя.

Я вскочила и, борясь с ветром, спотыкаясь, снова побежала вперед.

Холодные струи потекли по лицу, закрывая глаза.

Устав, я замедлила шаг. Вокруг не было ни одного человека. Вдалеке, наконец, показалась остановка. Сквозь стену дождя я с трудом различила на ней одинокую фигуру Дуганова, садящегося в трамвай.

— Саша! — закричала я, но крик потонул в гуле ветра и новом мощном громовом раскате.

Не обернувшись, Дуганов занес ногу на ступеньку, длинный синий трамвай поглотил его и, набирая обороты, умчал на улицу Ласточкина.

Я осталась стоять в слезах посреди тротуара.

Не знаю, сколько я простояла в оцепенении — из него меня вывел громкий бой часов на башне. Они пробили десять, и я поняла, что очень замерзла. Перевела взгляд на ноги и горько усмехнулась — оказывается, в октябрьскую ночь я бежала по проспекту в мягких домашних тапочках.

Сейчас по асфальту текли потоки воды, и я стояла в ней по щиколотку.

Обреченно вздохнув, я пошла назад.

Ноги едва передвигались.

Я не хочу.

Я не шла в свой дом, в уютное, родное гнездышко — я брела на казнь.

Квартира встретила меня как-то по-другому. Уже в прихожей мне почувствовалась неприятная, болезненная атмосфера.

Бессильной рукой я сняла тапочки.

Вода текла с меня рекой. Я вымокла до нитки и дрожала, как бездомный щенок.

Скинув мокрую одежду у порога, грустно пошла в нижнюю ванную и залезла под горячий душ.

Дрожь понемногу унялась. Я слегка приободрилась. Завтра позвоню Дуганову, попрошу извинения и… может быть, совета…

За дверью послышались тихие шаги.

Я перестала вытираться и прислушалась.

Тихо.

Подождав несколько секунд, начала накручивать на голове чалму.

И опять снаружи заскользили шаги. Словно кто-то постоял возле ванной и теперь удалялся

в гостиную.

Я, наверно, схожу с ума.

Опять кружится голова, и к легкому головокружению прибавилась какая-то тупая, ноющая боль, и еще…

Еще какая-то слабость, как будто силы покидают меня.

Сейчас выпью чашечку кофе и сразу лягу в постель.

Обмотавшись длинным махровым полотенцем, я с трудом вынесла себя из ванной обратно в прихожую и сразу почувствовала запах ванильных сигарет.

Липкий страх мгновенно пробрал меня до костей.

Опять начинается!

Я стала ожесточенно, как собака, внюхиваться в воздух — определенно, в прихожей стоит горьковатый ванильный аромат!

Неверными шагами осторожно приоткрыла дверь кабинета.

В кабинете горел свет,

хотя мы туда не заходили,

и запах чувствовался еще острее и насыщеннее.

Мысли, одна безумней другой, завертелись в моей голове, в коленях появилась слабость, и я остановилась в дверях, прислонившись лбом к дверному косяку.

Взгляд мой медленно перемещался по комнате, вылавливая изменившиеся детали.

Чуть приоткрыт ящик стола, откуда я доставала ключ от банка.

Хотя я хорошо помню, что закрывала его.

Подсвечник чуть-чуть сдвинут в сторону.

В шкафу книги стоят как-то не так — будто их трогали…

А это еще что такое?!

На полу, под моими ногами, лежала маленькая горстка пепла.

Я присела перед ней на корточки.

Маленький серый комочек, вполне материальный, покоился прямо передо мной.

Напрасно все это время я отмахивалась от очевидного, пыталась объяснить всю эту чертовщину абсентом, переутомлением, больным воображением. Факты лезут мне прямо в лицо, они вопят — вот мы!

И громче всех кричит сейчас эта неприметная кучка сигаретных отходов.