Завещание с простыми условиями

Плохо соображая, что делаю, я выключила свет и закрыла дверь.

Затем развесила мокрые вещи на веревках в ванной и стала медленно подниматься наверх. Кофе пить расхотелось.

Из гостиной послышались какие-то звуки — шум ветра, рокот воды, скрип дерева…

Знакомое сочетание.

А может, просто окно открылось? Вон что на улице творится…

Я остановилась на лестнице и повернула голову в сторону гостиной.

Нет, это не окно.

Это ОН!

Внезапно мне захотелось взглянуть ему в глаза.

Я удивилась — с чего это вдруг, и сразу же отчетливо поняла — этого хочется не мне, а ему!

Вялый внутренний голос лепетал что-то насчет того, что это всего лишь кусок холста с наляпанными на нем рекой, мостом и небольшой мужской фигурой, но был слаб и неубедителен.

Я понимала, что мне лучше сейчас подняться в спальню, лечь в постель и принять какое-то решение, но желание взглянуть на портрет стало непреодолимым.

Шум, доносящийся из гостиной, усилился.

Что там, черт возьми, творится?!.

Вдруг дверь гостиной распахнулась и начала раскачиваться от сильного порыва ветра, хлынувшего из комнаты.

В смятении я стояла на лестнице, не зная, что предпринять. Голова соображала очень туго, меня одолевала слабость, как после долгой болезни, и даже острый страх притупился, и на смену ему пришло какое-то баранье отупение.

Где-то глубоко-глубоко в мозгу еще остались крупицы разума, и они стремились соединиться в какую-то верную мысль.

Пытаясь ее дождаться, я, словно тряпичная кукла, продолжала стоять на лестнице.

В этот момент какая-то сила явственно развернула меня и повлекла в сторону гостиной.

Я практически не сопротивлялась.

Что происходит с моей волей?

Как заколдованная, я послушно побрела в гостиную.

Вопреки ожиданиям, окно в комнате было по-прежнему наглухо закрыто, шторы полузадернуты, и все было на своих местах.

Не имея сил прекословить чьему-то настойчивому повелению, я приблизилась к портрету и встала напротив.

Хотя в последний раз я видела его всего пару часов назад, мне показалось, что в нем опять что-то изменилось.

Он стал еще красивее — как-то живее, что ли.

Краски стали еще более сочными; зелень душистого луга зачаровывала своей летней свежестью, река переливалась под бликами солнца и, казалось, прислушайся — и услышишь ее бурление, на старом мосту вычертилась каждая трещинка, а лес сплотился в стену и стал еще гуще и чернее.

А отец…

Отец, казалось, тоже налился какой-то силой — его худощавая фигура стала крепче, лицо покрыл здоровый румянец, и даже сапоги блестели ярче, и камзол сиял ослепительной белизной.

Но самое главное, чего я никак не хотела замечать –

ОН СТОЯЛ УЖЕ НА СЕРЕДИНЕ МОСТА.

Не вплотную к лесу, не чуть-чуть в стороне от него — а на самой середине моста. Между его фигурой и лесом появилось значительное расстояние.

И я стояла перед ним, веря и не веря в то, что вижу собственными глазами.

И в то время как я поглощала взглядом крепкую и статную его фигуру, сама я чувствовала себя почти бестелесной.

Меня не слушались ни руки, ни ноги.

Ни глаза — я не хотела смотреть, а они смотрели, словно впитывали образ отца и вбирали его в себя.

И он смотрел на меня.

Его глаза больно проникали в меня двумя пронзительными лучами.

Устала?

Губы его не шевельнулись, но я услышала этот вопрос.

Ты вся насквозь промокла. Ты не должна болеть. Ты нужна мне здоровой.

Прямо с картины на меня подул слабый ветерок. В нем, как и прежде, чувствовался запах трав с луга.

От этого дуновения меня резко шатнуло в сторону.

Марта, мне не понравился этот молодой человек.

Ветер, дувший с портрета, усилился. Меня потащило в сторону кресел.

Но взгляд оторвать не хватало сил.

Перебирая босыми ногами по паркету, я вернулась назад и встала перед отцом, как солдат перед генералом.

Не позволяй ему прикасаться ко мне.

Теперь иди.

Сила, держащая меня, отпустила.

Не помню, как я очутилась в верхней спальне. Словно во сне, надела халат, взяла зажигалку и вышла на балкон.

Вид с балкона потряс беспросветной чернотой. Раньше была какая-то зыбкая серая мгла, а теперь стояла просто непроходимая черная стена. Я попыталась вытянуть руку, но она уперлась в вязкую густую субстанцию. Это был воздух, но он был сжат до невероятной степени — дальше, кажется, уже невозможно, он взорвет сам себя.

Все еще пребывая в том спокойствии, в котором находится приговоренный к смерти, я вытащила сигарету.

Я не понимала НИЧЕГО.

Где я, что здесь творится, чем это может закончиться, и что мне делать дальше.

Я, наконец, поняла только одно — все происходит наяву.

В голове бродила какая-то больная муть, и никак не удавалось выветрить ее оттуда, чтобы очистить разум от налипших на него слоев.

Я закурила. Дым с трудом просачивался сквозь толщу черного воздуха.

Потом выкинула окурок вниз — соприкоснувшись с непроглядной тьмой, его огонек мгновенно исчез.

Я захлопнула балконную дверь и легла под одеяло, пытаясь собрать разбросанные мысли и решить один важный вопрос.

Что же делать?..

И опять в голове откуда-то взялась и высоко зазвенела песня.

Звон звон звон

Будит — не разбудит…

Дальше что там будет?..

Смотрел на ладонь, глядя на дорогу,

Далеко-далеко пророку до Бога…

ГЛАВА 13

Надо, наконец, расставить все по местам.

Я лежала на кровати, натянув одеяло до подбородка.

Для храбрости и стройности рассуждений я приняла рюмочку бренди из бутылки, случайно обнаруженной в углу тумбочки, где я хранила ночную рубашку.

Но бренди почти не подействовало.

Я лежала в каком-то полумертвом состоянии, и мысли в голове были словно заморожены.

И, тем не менее, они были.

Я начала с самого начала.

Через несколько дней я стану обладательницей квартиры, состоящей из семи роскошно обставленных комнат. Правда, обстановка эта старомодна и, конечно, на любителя, но она старинная и ОЧЕНЬ дорогая.