Завет Локи

– Ну что ты, – мягко возразил Один. – Но именно ты завладел головой Мимира, когда наступил Рагнарёк. Именно ты последним говорил с Оракулом. Вот Гулльвейг-Хейд и уверена, что тебе наверняка известно, где сейчас голова ее отца.

– Да я же всего лишь сбросил эту проклятую голову с моста Биврёст! Она могла приземлиться где угодно.

Но я, разумеется, знал, что все происходило не совсем так. А рассказанная Одином сказка (она, впрочем, звучала достаточно правдиво, особенно если учесть его лживый характер) служила, как я не без оснований подозревал, всего лишь уловкой, имеющей целью вновь перетянуть меня на его сторону и, возможно, заставить меня поделиться сведениями о том, где сейчас может находиться голова Мимира, с которой, по всей видимости, связано появление новых рун. Я, разумеется, не стал рассказывать Одину о том, что случилось на вершине Замкового Холма, когда моя кровь сама собой стала складываться в некую руническую надпись, падая на пересохшую землю у меня под ногами. В общем, можете меня пристрелить, но я точно знаю: мне никогда бы не удалось прожить так долго, если б я стал доверять таким, как наш Генерал!

А он, скептически на меня глянув, сказал:

– Жаль. Впрочем, я-то твоим словам верю, но подозреваю, что Гулльвейг-Хейд ни за что тебе не поверит. – «Что, безусловно, очень для тебя плохо», – хотел он, похоже, прибавить, но все же предпочел промолчать. Да и зачем было еще что-то говорить, если его здоровый глаз так и сверкал от затаенной угрозы.

Впрочем, я решил стоять на своем.

– Я действительно не знаю, где эта голова, – заверил я его, – но даже если б знал, она ведь все равно осталась там, в другом мире, куда ни у тебя, ни у меня нет никакой возможности попасть.

Глаз Одина опять угрожающе вспыхнул – словно светлячок сел в глазницу мраморной статуи.

– Ну, это не совсем так…

– Что?! – изумился я.

– Возможно, существует и другой выход из этого мира, благодаря которому мы могли бы вернуться в тот мир, который покинули.

Это звучало слишком заманчиво, чтобы я счел, что в словах Одина нет никакого подвоха.

– И как же это возможно?

Один улыбнулся.

– Видишь ли, в каждом из миров имеются определенные места, где как бы пересекаются потоки различных видов энергии. И, вполне вероятно, в любом из миров или даже сразу в нескольких мирах может в той или иной форме существовать такое место, где эти пересекающиеся энергетические потоки видоизменяются, и одна энергия превращается в другую.

Я тут же вспомнил тот след, оставленный в небе пролетевшим самолетом и выглядевший в точности как рунический знак.

– Дай-ка я попробую догадаться. Ты говоришь о Замковом Холме?

– Ты же сам все видел; сам почувствовал таящиеся в нем силы.

– Да, почувствовал… – И мне опять захотелось все рассказать Одину – и о странных шрамах на руках Попрыгуньи; и о том несомненном факте, что ей удалось выпустить в противника руническую стрелу; и о том, как из капель пролитой мною крови прямо на голом склоне Холма складывалась светящаяся руническая надпись, – но, поразмыслив, я все же решил, что говорить об этом не стоит. Я все еще не до конца понимал, чего, собственно, он от меня хочет; и потом, я слишком хорошо знал Одина, чтобы подозревать: он сообщил мне далеко не все, что известно ему самому. И я с невинным видом спросил: – То есть ты считаешь, что нам от Замкового Холма следует держаться подальше? Что лишь последний дурак станет рисковать, бросая вызов столь могущественным силам?

Один покачал головой.

– Нет, Капитан. Я имел в виду нечто совсем иное.

– Вот как? – Я изобразил удивление, хотя на самом деле ничуть не удивился. Предложите нашему Старику выбор: с одной стороны, легкая, хотя и несколько ограниченная, жизнь, где есть все: тартинки с джемом, холодное пиво, спокойный сон, замечательный шопинг и даже обещание чудесного секса с Мег, а с другой – вполне вероятная гибель, возможность оказаться разорванным на куски при попытке пересечь скрещение этих энергетических потоков, и он непременно выберет второй вариант. Таков уж наш Один: никогда не упустит шанс рискнуть, бросить вызов. А если при этом придется рискнуть и моей жизнью, то тем лучше. И тогда на кон будет поставлена не только моя жизнь, но и жизнь тех, кто нас приютил в этом мире, хотя, полагаю, они, наши временные хозяева, дорожат своей жизнью ничуть не меньше, чем мы сами.

«Прерви-ка на минутку свои размышления, – донесся до меня голос Попрыгуньи, – и объясни, о чем, собственно, идет речь». До сих пор Попрыгунья таилась где-то в глубине нашего мысленного пространства, погруженная в собственные грезы, но сейчас что-то явно привлекло ее внимание. Я хотел было ее успокоить, подыскав некую ободряющую ложь, но она почувствовала мои намерения еще до того, как моя ложь успела обрести словесную форму, и потребовала: «Только не лги!»

«Да я…»

«Да-да, ты как раз собирался мне соврать!»

– Ладно. Признаюсь: действительно собирался. Я, собственно, хотел сказать, чтобы ты не беспокоилась. Тебе и впрямь волноваться не стоит, да я и сам намерен держаться как можно дальше от этого Замкового Холма. Во всяком случае, у меня нет ни малейшего желания расставаться с жизнью. Так что пресловутые энергетические потоки могут сколько угодно пересекаться или даже сливаться воедино, а я отнюдь не собираюсь рисковать тем, что у нас с тобой есть, ради кого бы то ни было или чего бы то ни было.

Один удивленно поднял бровь.

– Это ты со своей хозяйкой беседуешь?

– Да. И она совершенно справедливо полагает, что наша с ней общая жизнь ни в коем случае не должна служить залогом чьего-то чужого успеха или ставкой в чьей-то рискованной игре. И я, между прочим, полностью ее мнение разделяю.

На лице у Одина появилось нетерпеливое выражение.

– Только не думай, что у тебя или у твоей хозяйки есть выбор. Если ты еще до того, как по твою душу явится Гулльвейг-Хейд, не отправишься за тем, что находится под Замковым Холмом…

– Гулльвейг-Хейд я не боюсь! – громко прервала его Попрыгунья.

– А следовало бы, – мрачно откликнулся Один. – Ее время ведь тоже ограничено. Для нее каждое лишнее мгновение, которое она проводит в теле своей здешней хозяйки, связано с риском. Она, собственно, явилась сюда только для того, чтобы заполучить новые руны. И, как известно, пленных она не берет.

Пленные. Какое знакомое слово! Оно, точно сигнал тревоги, зазвенело в моем мозгу, и я почувствовал, что и Попрыгунья напряглась, пораженная той же, пока еще не высказанной вслух мыслью. На Холме нам с ней удалось вырваться из цепкой хватки Хейди, но помимо Хейди там определенно присутствовал и кто– то еще, причем Хейди об этом было известно…

– Вот ведь дерьмо какое! – вырвалось у меня.

И Попрыгунья тут же эхом это мое высказывание подхватила.

– Извини, Попрыгунья, – сказал Один, вдруг снова становясь Эваном, для которого искренность была столь же естественна, сколь для нашего Генерала лживость. – У меня никогда не было ни малейшего намерения втягивать в это тебя, но я обещаю: с тобой все будет в полном порядке. Ты же знаешь, я бы никогда не ввязался ни во что, способное тебе повредить. Сейчас ты, может, еще этого и не понимаешь, но…

Договорить он не успел: выражение лица у него мгновенно переменилось, и перед нами вновь возник Генерал.

– Довольно болтовни! – резко бросил он. – Объяснения оставим для тех, кто хоть что-то в этом понимает. Нам известно, что Замковый Холм – это нечто вроде разъездного пути, перекрестка дорог, ведущих в иные многочисленные миры. Там сосредоточен огромный энергетический потенциал, благодаря которому мы, возможно, смогли бы снова вернуться в наш мир. И для нас с тобой, Локи, жизненно необходимо обуздать эти силы прежде, чем их тайну откроет для себя Гулльвейг-Хейд. А потому время терять совершенно недопустимо. Мы должны…