Завет воды

Она обдумывает его слова. А потом улыбается, без слов давая понять — да, я тоже этого хочу.

— О, слава богу! Я боялся, что твой отец хотел бы кого-нибудь вроде… кого-нибудь более…

— Это я захотела. Тебя.

Она будто поцеловала его словами. Филипос чувствует, как погружается в ее взгляд, в этот взрыв коричневого, серого и даже голубого в ее радужке. Он готов прыгать от радости. Улыбается Одат-коччамме, которая радостно подмигивает ему в ответ. Она сползает с лавки, перебрасывает хвост кавани через плечо, задев по физиономиям сидящих старух. Высоко задрав нос, тетушка Одат присоединяется к Большой Аммачи, по пути прихватив кусочек халвы.

— Я просто счастливчик. Но почему я?

Теперь молчит Элси, неожиданно замкнувшись.

— Это секрет?

— Секрет спрятан на самом видном месте.

Он польщен. Это же последняя фраза из его «Человека-плаву».

— Ты и вправду хочешь знать, Филипос? Могу я рассказать честно? — поддразнивает она, но тут же становится серьезной. — Потому что я художник, — просто говорит она.

Он не понимает.

— В смысле, как Микеланджело? Или как Рави Варма?

— Ну да, пожалуй… Но только не как Рави Варма.

— Тогда как кто?

— Как я, — произносит она без улыбки. — Если бы Рави Варма родился девочкой, смог бы он после свадьбы учиться у голландского преподавателя, как ты думаешь? Или устраивать выставки в Вене? Путешествовать по всей Индии? Он купил типографию в Бомбее. Мудрый ход. Поэтому его работы известны повсюду. Он встречался со всеми знаменитыми красавицами своего времени, махарани и знатными особами, и рисовал их. С одной или двумя был довольно близок.

Неужели для нее нет запретных тем? — восхищенно думает Филипос.

— Я хочу сказать, что если бы Рави Варма был женщиной, он не был бы Рави Вармой.

Он понимает, что она имеет в виду, но не понимает, какое это имеет отношение к делу.

— Филипос, ты ведь тоже художник.

Как приятно слышать такое.

— И можешь посвящать творчеству большую часть времени. И никто не скажет тебе, что хватит уже писать или когда именно писать. И брак ничего для тебя не изменит.

С этим не поспоришь.

— С самого моего возвращения отец присматривал для меня женихов. Сначала парень из землевладельцев… потом еще один, хозяин текстильных мануфактур в Коимбатуре [181] . Я отказывалась. Думала, что из всех мужчин, за кого я могу выйти, только ты всерьез относился бы к моему творчеству, к моим стремлениям. — Лицо ее вдруг становится очень печальным. — Я хорошо обеспечена. Отец не гонит меня из дома. Но если с ним что-нибудь случится, то все имущество, за исключением моего приданого, то есть абсолютно все перейдет моему брату. Так устроено наше общество. Несправедливо, но такова жизнь. И если я не выйду замуж к тому времени, то у меня больше не будет своего дома. Поэтому отец так стремится устроить мой брак. Ради моего же будущего.

181

Город в штате Тамил Наду.

— Мужчин тоже заставляют жениться. Чтобы удовлетворить семейство, — вспомнил он про Джоппана.

— Да, но после свадьбы никто не скажет: «Филипос, бросай уже свою писанину. Твой долг — служить супругу и его родителям до конца твоих дней. Заниматься кухней, растить детей». — И она добавляет с ноткой горечи: — У моего брата будет жизнь, которая должна была бы быть у меня. Надеюсь, он разумно распорядится ею.

Они оба косятся в сторону ее братца. Живот у него выпирает даже из-под роскошного двойного мунду, лицо отечное, под глазами залегли темные круги, которые уже никогда не сойдут. Парень словно чересчур прожорливая копия своего отца, так же неважно выглядит и по тем же причинам, но в куда более юном возрасте: сигареты и слишком много бренди. Но ему недостает юмора Чанди, его обаяния, доброты и жизнелюбия. Почувствовав взгляд, братец поднимает пустые глаза. Между братом и сестрой совсем нет любви, видит Филипос.

Элси наклоняется поближе к Филипосу:

— Я рассказала тебе только потому, что ты спросил. Ты не представляешь, как сильно девочки любят своих отцов. Выйти замуж — это лучший подарок, который я могу для него сделать. А потом я стану твоей головной болью. И я подумала: если уж придется выйти замуж, то кто будет уважать меня как художника и позволит мне быть тем, кем я должна быть? И решила, что это ты.

И вновь он польщен. Но ее слова немного обескураживают. А где же любовь? Где в этом объяснении страсть? Она читает его мысли.

— Послушай, если мои слова тебе разочаровали, прости. Это ведь просто смотрины. Ты можешь сказать, что пришел, увидел и понял, что я не для тебя. Можешь отказаться. Или я могу. Ты спросил. И я честно ответила.

Какая жестокая честность! А у него хватило бы мужества быть таким же искренним, как она?

— Элси, последнее, чего мне хочется, это отказаться…

— Когда я рисовала тебя тем утром в поезде, я думала, что заглядываю в твое сердце. Я больше не была той девочкой, что ехала с тобой в машине. И ты не был тем храбрым мальчиком, который спас младенца. Я видела мужчину, решительно ищущего свой путь. И ты нашел — я вижу это в твоих рассказах. А когда явился сват, я была просто счастлива. Подумала — вот наконец человек, который видит мир так же, как я. Который жадно стремится изобразить его, так же как пытаюсь изображать я. Скажи, в чем я ошиблась.

— Нет, ты все правильно поняла. Но я хочу, чтобы и ты знала — я не хочу жениться только потому, что так надо. Я хочу жениться на тебе. И когда мы поженимся, я сделаю все, чтобы поддержать тебя в творчестве. А как же иначе?

Ей это по душе.

— Ты уверен? Твоя милая мама надеется, что я буду заниматься кухней, приглядывать за домом, готовить вкусное рыбное карри. Она будет в ужасе, если придет торговка рыбой, а я не сумею отличить матхи от ваала… [182]

182

Рыба-ремень, сельдяной король (малаялам).

— Погоди, правда не умеешь? В таком случае… — Он делает вид, что возмущенно встает.

Ее брови-крылья изумленно взмывают, но миг спустя она хохочет — какой чудный звук, словно звон колокольчиков. От вида ровной полоски ее зубов, кончика языка, краешка нёба у него голова идет кругом.

— Элси, пока ты вот так смеешься, мне все равно, какая ты хозяйка. Обещаю. У тебя будет столько же времени и возможностей заниматься рисованием, сколько и у меня для моей работы. Ты пока не знакома с моей мамой, но она просто чудо. Она все поймет.

— Филипос… — нежно и благодарно произносит Элси, склонив голову и прислоняясь к нему.

А он прислоняется к ней, принимая и поддерживая вес ее тела, и пошли к дьяволу древние старухи. Его рука там, где он прикасается к девушке, горит огнем. Сердце неистово скачет — не от страха или в панике, но от осознания, что он обрел то, что искал. Филипос горд собой. Обыкновенный человек сумел добиться необыкновенного.

глава 46 Брачная ночь