Заветы Ильича. «Сим победиши»

Что же касается членов «рабочей оппозиции», продолжал Сольц, то речь идет не о «преследовании инакодумающих рабочих», как они утверждают, а именно о фракционности. Оппозиционные документы они распространяют и по сей день, после решения ЦК РКП(б) и решения Коминтерна — «эта группа… оппозиция партии, а не оппозиция внутри партии»⁵⁸¹⁵⁸².

Цифринович бранил ЦКК за то, заметил Сольц, что она не дает конкретных правил поведения — «в каком случае нужно дать взятку, а в каком нет… Наша этика не похожа на ту буржуазную этику, которая устанавливала нормы и говорила: рюмку водки пей, а двух не пей. Полторы рюмки — это уже вопрос сомнительный… Устрой так, чтобы тот, который получил взятку, получил бы и соответствующее возмездие, потому что, если хлеб надо привезти, то нужно сделать, чтобы он был привезен. Это вопрос целесообразности. Но этики это не касается»⁵⁸³.

Сольц предложил принять резолюцию, подтверждающую необходимость существования контрольных комиссий в центре и на местах, поскольку «растет угроза разложения наименее стойких и невыдержанных членов партии», а также для «борьбы со склоками и группировками». Контррезолюцию внес Мышкин который по-прежнему считал, что «существование двух параллельных руководящих партийных центров нецелесообразно», что бороться с болезненными явлениями в партии должны сами организации. За резолюцию Сольца проголосовало 223 делегата, за проект Мышкина — 89'.

29 марта с докладом о профсоюзах выступил Михаил Томский. Этот вопрос привлекал особое внимание Ленина, и наверняка он следил за ходом прений, ибо в основу постановления ЦК, которое предлагалось для обсуждения, легли тезисы, написанные Владимиром Ильичем.

В дискуссионном клубе, сказал Томский, Рязанов намекнул на то, что ради успеха концессионной политики наши тезисы о профсоюзах якобы разрабатывались под нажимом иностранного финансового капитала. Это сущие пустяки. НЭП показал, что «мы не можем справиться со всей находящейся в наших руках промышленностью и часть ее принуждены передать на арендных условиях частному капиталу». При этом необходимо заявить, что «всякая сила, которую использует Советская власть для развития производительных сил страны, является прогрессивной, но не тогда, конечно, когда это выливается в создание булочных, кофейных и т. д.».

Очевидно, что существуют различия в поведении профсоюзов в концессиях, частных и государственных предприятиях. На государственных зарплату регулирует государство и профсоюзы знают, что нельзя платить рабочим больше, чем предусмотрено тарифом. Но мы не можем регулировать зарплату на частных предприятиях и концессиях. «Нужно быть круглым идиотом, чтобы взять концессии, если профсоюзы будут регулировать и, если захотят, смогут прописать какую угодно кузькину мать на предприятии… Думаю, что таких идиотов не водится».

По-иному встает и вопрос о стачках. Когда Милютин предложил стачки на частных предприятиях разрешить, а на государственных запретить, он лишь продемонстрировал чисто чиновничий подход к делу. Да только в Москве проходит по 30–40 забастовок в месяц. Если стать на путь запрета, то «от таких профсоюзов уйдут, с нами ничего общего не будут иметь. Советская власть дискредитируется…». Значит, надо подходить конкретно.

Если данную забастовку возглавляют меньшевики, которые таким способом «политически борются против Советской власти», если они «пытаются стачку превратить в орудие борьбы против Советской власти», то и профсоюзы, и партия, и власть к такой забастовке «будут относиться как к контрреволюционному действию».

Но «законом Советской республики стачка, как таковая, не запрещена, и это умышленно сделано». Ибо «в 99 случаях никакой политики нет, а вопрос касается конкретных случаев и вопросов, которые могут быть налажены и устроены». Стачки на госпредприятиях направлены не против советской власти, а «против приказчиков Советской власти…. вышедших из-под контроля и не понимающих политики Советской власти. Здесь пролетариат одергивает своего приказчика…»

И у наших профсоюзов существует множество возможностей «для разрешения конфликтов мирным путем, т. е. посредством примирительных камер, третейского суда или еще чего-нибудь. И только тогда, когда нельзя столковаться… может иметь место стачка под контролем высших профсоюзных организаций».

Но тут другие, ортодоксальные коммунисты, к которым принадлежит т. Рязанов, возмущаются: это-де то же самое — арбитраж, примирительные камеры, — что говорят сегодня оппортунисты на западе, а прежде — наши меньшевики. Но мы потому и отвергаем концепцию «нейтральности профсоюзов», что рабочий не нейтрален по отношению к характеру существующей государственной власти и он различает — буржуазное это или пролетарское государство.

Главный вывод Томского таков: «Профессиональное движение есть беспартийное движение. Им руководить чрезвычайно трудно и сложно. Требуется масса деликатности. Вот на этой платформе доверия масс и руководства беспартийными, которых больше, перед которыми партия есть кучка, и нужно стоять»¹.

В выступлении Ларина главный удар нацеливался против самой идеи использования буржуазии для экономического возрождения страны. «Мне кажется, — сказал он, — что пора бросить ту потемкинскую деревню, так сказать, выражаясь ленинским стилем, “комвранье”, которое было воздвигнуто по поводу восстановления производства русской буржуазией при помощи аренд и концессий».

Буржуазия устремляет свои взоры (и капитал) не в промышленность, а в торговлю, которая приносит гораздо больший и более быстрый доход. Ничего, кроме желания урвать и украсть, от нее ждать нельзя. Мало того, буржуазия не пускает в ход новые заводы или фабрики, а берет лишь те, которые уже на ходу. Вывод: аренда предприятий играет в народном хозяйстве ничтожнейшую роль и «это есть просто игра в буржуазию».

«…Если кто-нибудь спас Россию и русское хозяйство за это время, — продолжил Ларин, — то это сделали лучшие силы рабочего класса, вопреки злоупотреблениям, злоумышлениям и неспособности к работе в новых условиях буржуазных деятелей, которые были поставлены во главе этих фабрик и заводов…Мне хочется напомнить превосходные слова на этот счет самого великого мечтателя земли русской, который на этот раз сказал… (Голоса. Кто это?) Вы желаете знать, кто этот фантаст? Вы это узнаете по слогу».

И Ларин стал читать фрагмент из речи Ленина в январе 1920 года на III съезде совнархозов о том, что в массе рядовых рабочих и крестьян скрываются тысячи талантливых организаторов, которые способны вывести Россию из нищеты. «Это сказал, как вы догадываетесь, Владимир Ильич Ленин, — закончил свою речь Ларин. — И это его высказывание я противопоставляю его теперешнему настроению, мимолетному, как надо надеяться»¹.

Ларин мог бы и не доказывать здесь, что рабочий класс сохранил русскую промышленность, сказал следующий оратор — генеральный секретарь Профинтерна С.А. Лозовский. Сегодня проблема не в отвлеченных суждениях о рабочем классе, а в том, чтобы определить линию работы в профсоюзах «в… конкретных условиях, в лето от рождества Христова…

1922-е».

Капиталистические отношения, рождающиеся на почве НЭПа, не сводятся к аренде и измеряются не десятками тысяч рабочих. Перевод госпредприятий на хозяйственный расчет, их соревнование с предприятиями частными нередко происходит «за счет большей эксплуатации. Задача союзов¹, и особенно коммунистов в союзах, заключается в том, чтобы при этом соревновании… максимум интересов рабочего класса был сохранен».

Мы уже видели такую практику, когда во время экономических конфликтов на бастующих заводах коммунистические ячейки продолжали работать. Но тогда отрыв от массы неизбежен и рабочие «пойдут с теми, кто ничего общего не имеет с ячейками и борется с коммунизмом и с нашими профсоюзами»⁵⁸⁴⁵⁸⁵.