Зависть

Эля никогда всерьез не относилась к косметике, считая, что все это искусственное наведение красоты бесполезно, и никакими кремами и пудрами не исправить плохого настроения, отражающегося на лице самым естественным образом. Она считала, что надо больше работать над артистичностью, которая одна может сделать человека привлекательным. Она к себе относилась как к личности, у которой есть свой собственный мир, мир уникальный, единственный, постоянно изменяющийся, а в чем-то неизменный, и поэтому ей не было необходимости прибегать к каким-то искусственным способам, чтобы нравиться.

Она нравилась общим доброжелательным выражением лица, манерой говорить и способностью интересоваться тем, что собеседнику важно, когда он что-то рассказывает. Она умела вовремя сказать нужное слово, и это она не считала чем-то особенным. Это у нее происходило само собой.

То неестественное положение, в котором она оказалась, вынужденная зарабатывать деньги несоответствующим ее личности способом, она скрывала под развязностью и наигранной вульгарностью. Опытный взгляд сразу бы заметил в этой необычной девушке что-то такое, что вообще не соответствовало ее должности продавца.

В выражении ее красивых глаз была какая-то скромность, случайно проглядывающая иногда в те редкие минуты, когда ее никто не видел, когда вдруг в разговоре случайно, она начинала думать о своем. Эта грусть была выражением ее тоски по той жизни, о которой она догадывалась, чувствуя ее в себе и не имея возможности понять, что это такое.

Эти пласты ее личности лежали глубоко и пока не были затронуты. Но время делает свое дело, и постепенно взрослеющая душа начинала их вовлекать в жизнь, – происходило это медленно и для окружающих незаметно. И только Эля сама знала о существовании этой ее особенной жизни, и она хранила свою тайну для того единственного случая, который непременно должен случиться.

Главную роль в ее собственном проникновении в эту свою тайную жизнь играли книги, которые ей заменяли то, что она не находила в жизни. Ее романтичность находила в них пристанище, и она долгими часами могла сидеть одна, переживая то, что случалось с героями книг, подчас вообще не имеющих отношения к реальности, но Эле казалось, что в книгах все очень реально, и она считала, что именно так и она бы поступила в конкретной ситуации.

Благородство Эля считала главным в любом человеке, и то, как она его понимала, в ее жизни не существовало, и окружающие люди для нее не существовали как что-то значительное. Она проходила мимо них, не вникая и не интересуясь их проблемами.

Только когда жизнь ее вынуждала, как в ситуации с Виктором Леонидовичем, она испытывала разочарование от общения с ними, и это портило ей впечатление от жизни вообще. И однажды она пришла к странному выводу, что реальная жизнь – это выдумка, а настоящая жизнь происходит в душе, когда ты погружаешься в мечты, и эти мгновения составляют истинный смысл всего, что происходит с тобой.

Так через мечты о несбыточном Эля входила в реальную жизнь смело, не боясь, что она разрушит ее обитель, где она находила пристанище своим фантазиям. Эта сторона жизни охранялась ею тщательно, и поэтому ничто не могло поколебать те столпы, на которых она строила свою внутреннюю жизнь.

Но в последнее время ее угнетало положение девушки-продавца в магазине. Она понимала, что окружающие ее воспринимают через ее работу, и это уже предполагало определенное отношение, немного хамоватое, немного грубое и очень не серьезное. И наступил момент, когда она четко решила, что больше не может с этим мириться.

Когда они встретились с Владимиром, все это она сбивчиво стала рассказывать ему и получился наивный рассказ. Как обидно бывает, когда не можешь словами выразить всю сложность того, что происходит с тобой. Такие чувства испытала Эля, когда закончила словами:

– Понимаешь, я, как бы чувствую себя совсем другой, и мне иногда кажется, когда я рассказываю о себе, то в какой-то момент понимаю, что никому это не нужно, а происходит это оттого, что это непонятно другим, и я им кажусь странной.

Она замолчала. Владимир тоже молчал, он не знал тех слов, которых от него ждала Эля. Он понимал свою ничтожность по сравнению с этой девушкой, которая какое-то время назад казалась ему такой своей, близкой и желанной. За считанные секунды между ними возник барьер, который надо будет преодолеть. Но никто из них не знал об этом.

Была весна в самом разгаре, когда клейкие листочки нежной зеленью заполняли пространство, а птицы щебетали так отчаянно и весело, что, казалось, только они и существуют в природе, и своей радостью превращали все в праздник, на который приглашали окружающих. Они об этом не заботятся, и это приглашение происходит само собой, – так люди подчиняются природе, оказываясь в ее власти, а она настойчиво требует, чтобы вокруг все пело и веселилось.

Это иллюзия. В юности весна вызывает к жизни те силы, которые непременно хотят реализоваться, а это не всегда случается, и грусть от невозможности слиться с природой, со своей природой, овладевает душой.

Но инстинкт прикрепляет непосредственных людей друг к другу, а другие не знают этого из-за утонченности натуры и страдают в ожидании, преодолевая природу, и это превращается в бесконечное и безысходное страдание. Душа страдает, она не дает разрешения на случайные отношения, потому что знает, что потом будет большое разочарование. Так мы себя бережем для того одного случая, когда судьба скажет свое «Да».

Сейчас Эля и Владимир испытывали разочарование, и каждый его переживал по-своему. Эля мучилась от своего одиночества в мире, который не мог принять ее со всей сложностью ее переживаний, а Владимир страдал от того, что не может облегчить эти переживания девушки, от неопытности и неискушенности своей во многом, о чем он только догадывался. Он чувствовал, как человек по природе тонкий, что от него что-то требуется, а он этого не может предоставить.

Владимир жил в реальном мире, где деньги и вещи двигаются, где все вокруг только тем и заняты, что передвигаются с деньгами, что-то приобретая. А жизнь – это добывание денег, потом вещей, потом денег, потом вещей, – и это все… Других ценностей для знакомых ему людей не существовало. Владимир впервые слышал о существовании другого мира, мира ему непонятного, мира таинственного и пока недоступного.

Он думал об Эле как о девушке ему интересной, думал о близости, о приятности ласк и поцелуев, а тут открывался этот странный мир с непонятным и неизвестным: с благородством, с мечтами, с невозможностью принимать то, что жизнь предлагает, – и как это понимать?

Владимиру сначала стало неловко, потом скучно. На глазах, та Эля, которую он видел, о которой мечтал и надеялся, что у него с ней получится то, что всегда у всех получается, эта Эля, ему недоступна. И не потому «недоступна» что у нее кто-то есть, а потому что у нее НИКОГО нет. Этого Владимир понять не мог. Он не знал, что говорить, и сейчас от чего-то испытывал неловкость.

Когда Эля рассказывала о себе то, что хотела сказать, она испытала неловкость. Она не думала, что Владимир совсем не поймет ее, и по его молчанию она все яснее понимала для себя, что сделала это зря