Зависть

Через некоторое время она успокоилась и, подойдя к зеркалу, пристально посмотрела себе в глаза, и вдруг, обхватив голову руками, закружилась по комнате. Потом она села на диван и задумалась: «А что дальше?». И опять накатило настроение неопределенности, потому что рядом не было Стаса, и это чувство болью отдавалось в сердце. Она вспоминала, как набирала номер телефона Стаса и напряженно ждала, когда, наконец, услышит его голос, и когда слышала его, у нее перехватывало дыхание, и она вешала трубку – не хватало смелости, оттого что разум отключался. Так она в одиночестве переживала свое горе. И теперь это все позади, впереди другие неизвестные сложности.

21

– Это она звонила несколько раз, я знаю, но трубку вешала, – сказал Стас, обращаясь к Владимиру, уверенно смотревшему на друга, понимая, что присутствует при чем-то очень важном, чему он от души искренне радовался счастью друга. Это чувство было позитивным, но оно наполняло сердце грустью от чего-то несбывшегося, таинственного и желанного. Сейчас Владимир не Завидовал, а переживал за друга.

Друзья молчали, думая каждый в отдельности о своих чувствах, в чем-то похожих, и не зная, чем все эти юношеские страсти заканчиваются. Они не знали, что так душа развивается, зреет и готовится к серьезным испытаниям. Она живет этими переживаниями, фиксируя мгновения жизни и наполняя память ощущениями, по прошествии времени превращающимися в во что-то очень сердцу милое, в воспоминания об этих мгновениях, и они будут всегда с ними, и когда-то, потом покажутся наивными и детскими.

– Знаешь, а мне так сейчас хорошо. – Стас встал и вышел, принес апельсины и положил на стол. Ярко оранжевые, ровные они лежали горкой на широком блюде, и было впечатление, что это натюрморт. Рядом стояла вазочка с ярко красными искусственными герберами, и это смешение цветов и фруктов оживляло все пространство комнаты, и луч солнца осветил это случайное содружество. Он не сразу перешел на бархатную ткань обивки дивана, а потом исчез за тучами, погрузив комнату в полумрак. Наступали сумерки.

– Я тебя хорошо понимаю. По крайней мере, твоя ситуация прозрачная, а у меня… – и тут Владимир задумался, как ему правильно рассказать про себя. Он был от природы скрытным и все переживания хранил в душе, не допуская себя до откровений, и сейчас наступил момент, когда ему захотелось поделиться, и Стас с его «горем» был единственным человеком, которому он мог довериться.

– Понимаешь, тут я устроился тоже менеджером. Мне поначалу понравился начальник. Там работает девчонка, имя у нее такое необычное, Эля. Ну, я как-то зашел к ней. У нее много книг. Знаешь, таким дураком я себя почувствовал, что до сих пор, как вспомню эти мудреные названия, ну, как-то не по себе. – Он остановился, взял апельсин, очистил и разделил пополам, думая как дальше объяснить то, что произошло. И тут он подумал: «А что, собственно, произошло?» – и понял, что застрял.

– Ну, дальше-то что? – спросил Стас. Он весь светился от своего счастья и слушал Владимира рассеянно, повторяя про себя какие-то обрывки фраз из прошлых разговоров с Дашей и пытаясь понять их тайный смысл. Все играло у него на душе, как будто туго натянутые нервы отпустили его, и он блаженствовал, расслабившись после напряженных дней трудной духовной работы.

– Ты понимаешь, – сказал Владимир, – я и сам не знаю, что говорить, но меня угнетает, как будто я попал в ловушку, из которой мне никак не вырваться. Все по порядку. Я был у нее. Ничего такого не было… Ну, ты понимаешь. В общем, попал я в историю. Начальник хочет, чтобы я уговорил эту Элю остаться, а она, так сказал этот Виктор Леонидович, из-за меня увольняется. Ничего не понимаю, но чувствую, что это так. Она мне нравится, и я тоже хочу уволиться. – Владимир задумался.

В этот момент он почувствовал, что Стасу нет никакого дела до его проблем – это он видел по тому, как Стас смотрел в одну точку, и вид у него был отрешенный, как будто он не здесь, в этой комнате, а где-то далеко – и это Владимира оскорбило и он не хотел больше ничего о себе говорить.

– Знаешь, я лучше пойду, – сказал Владимир и опустил голову, как будто прося извинения, что не вовремя начал этот разговор, и увидел, что Стас его не слышит. Тогда он вдруг, ни с того ни с сего подумал, забыв о своем, про себя: «Все у Стаса будет хорошо, но ничего у него не получится. Ее родители не позволят…», – он не додумал фразы, когда услышал:

Ты, кажется, что-то говорил? – Стас как будто извинился за свою рассеянность, а Владимир ему ответил:

– Все у тебя наладится, и вы поженитесь. Ведь этого ты хочешь? – он, говоря эту свою неправду, чувствовал, как ему противно притворяться, но ничего не мог с собой поделать. Что-то удерживало его сказать то, что думал.

– Я, пожалуй, пойду.

– Да что ты, обиделся, что ли? – и он в этот момент, совершенно не понимая своих слов, произнес:

– Не знаю. Я не знаю, как тебе сказать, но мне сейчас так хорошо… – он отвернулся, чувствуя свою полную зависимость от своего счастья и свою полную неспособность понимать что-либо кроме этого.

Владимир почувствовал, что ЗАВИДУЕТ другу, ЗАВИДУЕТ его счастью, и понял, что не может от этого чувства избавиться. Он не знал, как с этим справиться, и не чувствовал ничего кроме раздражения на самого себя за неспособность побороть это непонятно откуда возникающее чувство, чувство нехорошее, но такое естественное и сильное, что он сам себе был неприятен.

«Неужели я ему ЗАВИДУЮ?» – подумал Владимир, и понимал со всей очевидностью, что это так.

Он не мог объяснить себе причину своего плохого настроения и не мог никак освободиться от неприятного ощущения своей зависимости от эмоций, ему до конца непонятных.

Он не вспоминал прошлое, в котором были причины его теперешнего настроения, он не вспоминал, как раньше всегда испытывал то же самое, когда у Стаса что-то получалось лучше, он не знал, что в их дружбе всегда Стас был первым. И даже если бы он в этом себе признался, то все равно однажды испытанная им досада от успехов друга всегда будет лежать между ними как барьер, преодолеть который невозможно будет никогда. Так ему сейчас казалось.

22

–Эля, он позвонил. Ты представляешь себе? Думала, что уже все, и вдруг. Я так и обомлела, – говорила Даша по телефону совершенно не понимая, что случилось, она не понимала в этот момент ничего кроме счастья, что Стас объявился.

Так юность плела свою паутину счастья, в которую хотела запутать юную неопытную душу, не отдающую отчета своим проявлениям, не осознающую ничего кроме счастья, и вообще не понимающую ничего в том, что с ней происходит в этот момент. Паутина опутывала ее всю со всех сторон, так что разум не мог пробиться к ней, подать сигнал о своем существовании. Он ей был не нужен, и если раньше душа с ним советовалась, то сейчас одно воспоминание о нем повергало ее в уныние, счастье поглощало его. Возмущенный разум напрягал все свои силы, чтобы спасти запутывающуюся душу, а она пребывала в блаженстве, не думая о том, что вот-вот и счастье упорхнет и его место займет страдание.

– Кто позвонил? – спросила в недоумении Эля. Она не думала о том, что сейчас происходит у подруги – ее собственные заботы полностью поглощали ее, и она не могла сразу сообразить, что там такое происходит у Даши. Она ведь не знала ничего о том, что произошло.

– Я что, тебе не рассказывала, что Стас…, – и тут Даша остановилась. Она вспомнила, что никому ничего не рассказывала, и сразу же переключилась, чувствуя, что не хочет ни о чем плохом рассказывать сейчас.

– Ну, как твои дела, – спросила для приличия Даша, поняв, что ей трудно в двух словах объяснить свою ситуацию, и совсем не интересуясь проблемами Эли.