Завоеванная инопланетным воином

Она отнесла тарелку с яичницей и вилку к столу, поставив их перед ним. Он даже не пошевелился, чтобы начать есть.

— Что ты будешь делать, если окажется, что командный модуль не работает? — спросила она.

— Попытаюсь привести средства связи в рабочее состояние, чтобы вызвать помощь.

Зои кивнула и вернулась к плите, чтобы приготовить оставшиеся яйца.

— Спасибо за еду, — сказал он после долгого молчания.

— Не за что.

Несколько минут спустя таймер духовки подал звуковой сигнал. Выключив его, она схватила прихватки, открыла духовку и достала форму с черничными кексами внутри.

Зои не была уверена, должна ли быть впечатлена или обеспокоена, когда Рен не повернулся, чтобы посмотреть, что она делает. Он сидел, сгорбившись вперед, поставив локти на стол, и ел яичницу медленными, скованными движениями. Его вилка время от времени позвякивала или слегка царапала по тарелке, но в остальном он был тихим.

Зои взяла два маффина, зашипев от жара на ее ладони, и положила их на маленькую тарелку, смазав каждый кусочком сливочного масла. Она поставила кексы и свою тарелку с яичницей на стол и села напротив Рендаша.

— Сюрприз, — сказала она без особого энтузиазма, выдавив улыбку, когда пододвинула тарелку с выпечкой немного ближе к нему. Но улыбка быстро исчезла. — Я не хочу, чтобы мы ссорились.

Рен протянул вперед нижнюю руку и взял булочку, поднося ее ближе, чтобы рассмотреть. Он осторожно потыкал в нее пальцем.

— Я тоже не хочу ссориться, — тихо сказал он, встречаясь с ней взглядом. — Это то, что я делал всю свою жизнь, и я устал от этого. Даже если это не связано с кровопролитием.

Зои прикусила внутреннюю сторону нижней губы.

— Простишь меня?

— Да. До тех пор, пока ты меня прощаешь. Я не имел в виду то, что сказал.

— Я тоже не имела в виду то, что сказала.

— Я полагаю, мы пара дураков, ты и я. Но… — он вытянул руку и положил на ее ладонь. — Мне очень нравится твое общество, несмотря на неприятные обстоятельства, которые свели нас вместе.

Она уставилась на их руки и провела большим пальцем по его руке.

— Мне тоже.

Нижними руками он оторвал кусочек маффина и отправил в рот. Улыбка, слабая, но искренняя, скользнула по его губам, пока он жевал.

— Почему-то на вкус это даже лучше, чем пахнет.

Зои ухмыльнулась.

— Говорят, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

— И это действительно очень вкусно, — ответил он, широко улыбаясь.

Она приложила руку к груди.

— Оуу.

Несмотря на то, что она переигрывала, огонь внутри нее разгорелся с новой силой. Она пыталась установить дистанцию между ними, пыталась сказать себе, что здесь не к чему стремиться, что у них нет будущего. Что это закончится только ее разбитым сердцем.

Но она не могла держаться от него подальше.

Возможно… ей не нужно было этого делать.

?

День был хорошим, и они провели его так, как будто предыдущего вечера никогда не было. Они разговаривали на кухне, когда взошло солнце, что, благодаря продолжающейся буре, означало лишь переход от черноты к серости снаружи. Потом они посмотрели еще пару фильмов. Зои нашла в кладовке попкорн, и Рендаш с жадностью начал поглощать его, пока тот не застрял у него в зубах. Он так мрачно нахмурился, глядя на пакет, что она подумала, будто он собирается убить его.

Когда пошли финальные титры второго фильма, Зои встала. Рендаш двинулся, чтобы присоединиться к ней, но она остановила его, протянув руку.

— Оставайся здесь, Рен. Я сейчас вернусь.

Она поспешила наверх, в хозяйскую спальню. Опустившись на колени на пол рядом со своим чемоданом, она открыла его и порылась в одежде, пока не нашла маленький фотоальбом. Это было ее самое ценное имущество. Ее пальцы пробежались по потертой, знакомой обложке, и она на мгновение усомнилась. Она не показала Джошуа эти фотографии даже спустя почти год. Будет ли Рендашу не все равно? Ее отец ничего для него не значил, и его отношения с родителями не были особо близкими.

Но это будет означать, что память об отце, по крайней мере частично, связана с еще одним человеком в этой вселенной.

Зои вернулась в медиа-комнату, прижимая альбом к груди, и улыбнулась Рену.

— Что это, Зои? — спросил он.

Она села рядом с ним и опустила руки, держа альбом на ладонях. Глубоко вздохнув, она отбросила давнее беспокойство.

— Это, — сказала она, открывая обложку, — мой папа.

На первой фотографии был ее отец, только что окончивший среднюю школу — молодой человек с коротко остриженными волосами и лицом гладким, как попка младенца. На его лице была широкая, гордая, глуповатая улыбка.

— А это, — она указала на новорожденного ребенка у него на руках, — я.

Рен наклонился, чтобы внимательнее изучить фотографию, прежде чем отстранился, чтобы снова взглянуть на нее.

— Это действительно ты? — спросил он. — Ты была такой крошечной. И сморщенной.

Она усмехнулась, не сводя глаз с фотографии.

— Да, это я.

Рендаш склонил голову набок.

— Ах, вот оно. Твои глаза тогда были так же прекрасны, как и сейчас.

Зои подняла глаза и обнаружила, что Рен пристально смотрит на нее. Ее сердце слегка подпрыгнуло, и она покраснела. Она получала так мало комплиментов с тех пор, как умер ее отец, что не могла легко принимать их, но его убежденность делала невозможным отвергнуть его слова.

Хотя ее глаза затуманились от слез, Зои улыбалась, переворачивая страницы, делясь каждой фотографией с Реном. Она в младенчестве; позирует с отцом в свой первый день в детском саду; они с отцом едят мороженое в зоопарке; они вдвоем оделись в костюмы Сейлор Мун и Такседо Маска ручной работы на Хэллоуин, когда ей было девять. На каждой фотографии она делилась частичкой себя с Реном, делилась частичкой своего отца. Он не был идеальным мужчиной, и даже в детстве она понимала, что у них были финансовые трудности, но они были счастливы.

Ее слезы не пролились, пока она не дошла до последней фотографии.

Она осторожно провела пальцем по пластиковому футляру с фотографией.

— Это был его день рождения, и он застрял в больнице, поэтому моя бабушка помогла мне принести ему воздушные шарики и торт. Одна из медсестер сделала этот снимок для нас, потому что бабушка не могла понять, как пользоваться камерой.

Маленькая Зои забралась на кровать позади него, улыбаясь через его плечо. Ее отец — изможденный, с болезненной бледностью — улыбался так же широко, его глаза сияли счастьем, несмотря на боль.