Завтрашний ветер

Производственные издержки были у Маяковского,

но упреки, направленные в прошлое, — схоластика.

Имитация поэтического метода Маяковского безна-

дежна, потому что этот метод был продиктован ис-

торией в определенный переломный период. Сейчас

нам не нужны агитки на уровне политического лик-

беза. Мы выросли из многих стихов Маяковского,

но до некоторых еще, может быть, не доросли.

И порой кажется, что вовсе не из прошлого, а из

еще туманного будущего доносится его голос, по-

добный басу пробивающегося к нам парохода:

СЛУШАЙТЕ, ТОВАРИЩИ ПОТОМКИ...

САМЫЙ РУССКИЙ ПОЭТ

Да не обидятся на меня ни мертвые, ни живые,

по именно так я думаю о Есенине. Это не означает

самый великий.

Самый великий был Пушкин. Обаяние сказок

Арины Родионовны сплелось в Пушкине с эллинским

чувством гармонии, с ренессансным мироощущени-

ем, с французским свободомыслием. Пушкин — итог

усвоения Россией всей мировой культуры. Пушкин

даже о мальчике, играющем в «свайки», мог напи-

сать гекзаметром. Замечу, однако, что, несмотря на

блестящее знание французского, стихи Пушкина на

этом языке — средние. Поэтический язык можно

впитать только с молоком. Пушкин вряд ли мог по-

тягаться с Шекспиром на его языке и в его исто-

рии. Но основу для последующих переводов Шекс-

пира заложил именно Пушкин, не механически, а

естественно воплотив в «Борисе Годунове» шекс-

14*

419

пировскую интонацию, размах драматургического

эпоса, ведущую шекспировскую тему — призраки

невинно убиенных. Пушкин — вбирание всего гени-

ального, созданного человечеством, в русский язык.

Поэзия Есенина — явление самородное. Есенин-

ская интонация обладает волшебным блеском того

минерала, который существует лишь в структуре

русской земли. Поэзия Есенина — дитя только рус-

ской природы и только русского языка, включая

сказки, частушки, крестьянские песни, пословицы и

поговорки, полусохранившиеся с древних времен за-

клинания, причитания, обрядовые хоры.

Многие поэтические современники Есенина писа-

ли под влиянием Бодлера, Верхарна, Уитмена, Ме-

терлинка, а иногда Ницше и даже Пшибышевского.

В символистах чувствовалось влияние импрессио-

нистской живописи, в футуристах — раннего кубиз-

ма. А Есенин начал писать так, как будто всего это-

го не было, а были только березы, песни под таль-

янку на околицах да иконы в красных углах изб.

Журналы «Весы», «Аполлон», «Мир искусства»,

все литературные и окололитературные дискуссии

того времени не оказали никакого влияния на ран-

него Есенина, как будто не существовали. Это не

было нарочитым отгораживанием от культуры. Есе-

нин не был таким уж малограмотным, как хотелось

бы тем его подражателям, которые самодовольно

прозябают в надменной малограмотности. Они счи-

тают, что достаточно воскликнуть «Гой, ты Русь...»,

и они — есенины. Квасное бодрячество Есенину бы-

ло вовсе не свойственно. Оно свойственно людям с

психологией лавочников, а не крестьян. Психология

лавочников зиждется на крикливой гордости свои-

ми народными корнями, хотя корни эти ими самими

давно обрублены. Человек с действительно глубоки-

ми корнями не хвастается ими, потому что это для

него так же нелепо, как хвастаться собственными

ногами, на которых он стоит. Хвастаются обычно

тем, чего нет: бессовестные — совестью, трусы —

смелостью. В народных песнях, таких, как «Дого-

рай, гори, моя лучина...», «Славное море — священ-

ный Байкал», «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина»,

нет никакого национального хвастовства, и поэтому

эти песни — подлинно народные.

420

Есенин — самый русский поэт, потому что никто,

кроме него, не умел так, «по-русски рубаху рванув

на груди», вывернуть, выпотрошить всю свою душу

н даже сам себя обвинить так, как и худшему его

врагу в голову не приходило. Это. — чисто русская

черта. Эта черта иногда напоминает фразу «самоуни-

чижение — паче гордости». Покаешься, поколотишь

слезно в свою грешную грудь кулаком, а потом мож-

но снова грешить... Но для нормального русского

человека эта вывернутость не просто самоуничижение,

а самоочищение, превратившееся в необходимость.

Среднему американцу, например, несвойственно вы-

кладывать всю душу полузнакомому человеку, каясь

во всех своих слабостях и прегрешениях. Средний

американец умело прячет личные трагедии под ос-

лепительной улыбкой и способен на случайную ис-

поведь лишь в шоковом состоянии. В ковбойских

песнях на первое место всегда ставится сила, физи-

ческое мужество. Героиня русских народных песен —

жалость. В народном русском понятии искрен-

ность — это и есть главная сила человека. Если аме-

риканец спрашивает американца: «Хау ду ю ду?»,

то он даже не ожидает ответа — вопрос чисто фор-

мальный. Конечно, и у нас вопрос «Как жизнь?»

часто носит формальный характер, но порой с дело-

витой равнодушностью задашь этот вопрос и можешь

немедленно нарваться на мучительную исповедь,

доходящую до полного самообнажения.

Если Есенин не «дотягивает» до Блока и Пас-

тернака — в их культуре, а до Маяковского — в его

ораторской мощи, то своей исповедальностью он

«перетянул» их всех, вместе взятых. Поэтому Есенин

и стал самым любимым поэтом людей, для кото-

рых Блок или Пастернак слишком сложны из-за тон-