Зажечь солнце

— Я ничего не вижу, так что, будь добра, держись за меня, — говорит ей юный послушник. — Так ты не потеряешься.

У них нет факелов — это могло бы привлечь к ним совершенно ненужное внимание со стороны жрецов. Идти приходится на ощупь. Это опасно. Но куда менее опасно, чем идти и чем-то освещать себе дорогу. Идут они слишком медленно. Куда медленнее, чем на то рассчитывал Танатос изначально. Но быстрее идти нельзя — на их пути уже встретилось четыре ловушки, которые удалось кое-как обойти, а если ускорить шаг, в полной темноте можно не заметить то, что просто необходимо увидеть, если ты собираешься жить.

Так что, девочке ничего не остаётся кроме того, как схватить своего вынужденного попутчика за рукав куртки. Танатос не пытается её отстранить, хотя не слишком любит прикосновения — три года жизни в ордене научили его не доверять людям. И, опять же, плохо, что она касается его через куртку. Если бы касалась его руки — Танатос бы мог знать наверняка, что его касается именно Хелен.

— Не стоит бояться, — говорит мальчик. — Всё пройдёт хорошо. Нас не убьют сегодня. Всё с нами будет нормально, слышишь?

Уже перебравшись через обрушившуюся колонну, Танатос краем глаза замечает незнакомую тёмную фигуру и вздрагивает от ужаса. Что-то лежит рядом с этой тенью — нечто, похожее на булаву. А у Тана с собой даже ножика нет! И это совсем ужасно, если неизвестный окажется кем-то, кого можно было бы победить, имея только нож.

Но голову мальчика не покидает мысль — всё обойдётся. Всё всегда обходилось, и сегодня всё обойдётся.

Хелен прячется за его спину. Цепляется за его руки и дрожит от ужаса. Если честно, Танатосу это не слишком приятно. Он старается выглядеть как можно более спокойным сейчас, а Хелен ему так мешает! Тан старается разглядеть получше человека, тень которого мелькнула рядом с ними.

Но человек, которому принадлежит тень, так напугавшая беглецов, сам вздрагивает и шарахается куда-то в сторону. Танатос делает резкий шаг вперёд и понимает, что тот, кто прятался рядом с упавшими колоннами, вообще имеет смутное отношение к ордену и тому, что творится здесь.

Незнакомец оказывается мальчишкой не старше четырнадцати или пятнадцати лет. Худым, нескладным оборванцем. Таким тщедушным на вид, что даже Хелен под силу его одолеть сейчас. У него синяки и ссадины на потрескавшихся от холода руках, двигается он как-то слишком неловко, словно бы что-то болит, а от голода у него, очевидно, и вовсе нет сил лишний раз шевелиться.

— Ты кто? — настороженно спрашивает послушник. — И почему здесь оказался?

Страх сам собой пропадает. Танатос чувствует, что скорее злится, чем боится этого оборванца. В груди просыпается какое-то раздражение — подумать только, они с Хелен чуть не умерли со страху, а оказалось, что испугались они того, кого вполне можно победить их общими усилиями. Этого мальчишку совсем не стоило бояться. И Тану почти обидно за то, что он позволил Хелен так хватать его сзади за плащ — кто знает, не испортится ли от этого его одежда, а им ещё столько бродить по холоду.

— Я Йохан, — говорит мальчик. — Здесь тепло, а снаружи очень холодно. Поэтому я пришёл сюда.

Этот мальчишка не кажется Танатосу опасным — он не похож на жрецов или шпионов из деревни. И он не смог бы быть послушником — слишком уж глаза наивные и добрые. Такой бы просто не выжил в ордене. Но приглядеться к этому парнишке, пожалуй, стоило. А ещё — как-то заставить помогать. Да, такой помощник им двоим точно не помешал бы. Одно дело — добраться к выходу по подземельям, которые хорошо известны Танатосу и более-менее знакомы Хелен. И совсем другое — искать деревню, когда они оба едва ли знали примерно, где она находится. Если они выйдут сейчас туда одни, их гибель неизбежна. А Йохан, скорее всего, неплохо знал местность.

— Если ты сумел забраться сюда — ты ценный проводник, — выдыхает послушник. — Думаю, ты мог бы нам помочь.

Мальчишка смотрит почти затравленно. Лишь вжимается куда-то в угол, закрывая собой что-то довольно большое, замотанное в тряпки — то, что изначально Танатос, перепугавшись, принял за булаву. Только сейчас Тан понимает, насколько это было глупо с его стороны — вещь эта, если присмотреться, вовсе не похожа на булаву. Краем зрения он видит, что Хелен выходит у него из-за спины и тоже начинает рассматривать с любопытством незнакомство — почти с тем любопытством, с которым она рассматривала самого Толидо в их первую встречу.

— Итак, Йохан, я тебя поздравляю — из данной ситуации у тебя есть два выхода, — говорит Танатос, не получив ответа. — Первый — остаться здесь и умереть прямо сейчас, когда придут жрецы, которые ищут нас, второй — помочь нам с побегом и умереть через пару недель от рук тех же самых жрецов.

Послушник задумчиво рассматривает лохмотья, которые надеты на незнакомца. Да… В таком он долго не продержится наверху. Скорее всего, именно поэтому этот бедняга и забрался в орден, хотя здесь его ждала либо смерть от голода, либо смерть от рук жрецов, поймавших его за кражей еды. Глупая, мучительная смерть… Танатос пару раз видел таких молодцов… И слышал, как они кричали от боли, когда Эрментрауд ломал их кости одну за другой. Да что там — он видел то, во что они превращались после такой пытки. И сколько их было, умоляющих о пощаде, Тан вряд ли сможет вспомнить точно. Он не считал. Пусть и приятно было наблюдать за тем, что Эрментрауд издевается над кем-то ещё — не над своим подопечным.

— Я помогу… — шепчет Йохан. — Только там так холодно…

Танатос протягивает Йохану те запасные пуховые платки, которые припас отец Хелен. Пожалуй, это лучше, чем ничего. Мальчишка тут же кутается в то, что ему отдали. Немного подумав, послушник снимает с себя плащ, в который он закутан поверх куртки, и тоже протягивает Йохану, а потом достаёт из-за пазухи краюху хлеба, которую самому Тану удалось выкрасть незадолго до побега. Им нужен проводник, который не свалится без сил на половине пути. Йохан, что и ожидалось, с жадностью набрасывается на хлеб, а потом кутается в платки и плащ.

— Времени немного, — говорит Танатос ему и Хелен. — Пора идти. У тех, кто остался наверху, пока есть, чем заняться, но скоро они уже могут освободиться.

Он шагает вперёд. Вперёд — к тому миру, которого он до сих пор практически не знал. К тому миру, который был отнят у него. Как только холодный воздух обжигает его щёки, Тан понимает, что в жизни не испытывал такого восторга как теперь.

Что же… Держись ты теперь, Эрментрауд!..

***

Идти становится почти невыносимо. Ужасно холодно — Танатос уже жалеет, что отдал Йохану свой плащ. Должно быть, так было бы куда теплее идти. Впрочем, нужно было с этим смириться. В конце концов, Танатос никогда не был за пределами ордена и той деревушки, в которой рос. А Йохан был. И этот парень хоть как-то знал, как можно выбраться из чёртовых подземелий. Тану просто нужны были услуги этого заморыша. Так что, можно было смириться с отсутствием шерстяного плаща. Тёплого шерстяного плаща в такой мороз. Брр…

Йохан много чего рассказывает. Очевидно, пытается отвлечь их всех от этого пронизывающего насквозь холода. И старается сделать так, чтобы было не так страшно брести в темноте. Хелен боится темноты, постоянно держится за Танатоса. Как будто он может исчезнуть. А Йохан всё кутается в танов плащ и говорит, говорит, говорит… Рассказывает, что, вообще-то, он бродячий певец и музыкант, и та штука, которую Танатос издали принял за булаву, называется мивиреттой. У эльфов в далёких южных странах похожие музыкальные инструменты. И когда-то на этой мивиретте играл сам Реувен! Как?! Танатос и Хелен понятия не имеют, кто это такой? Реувен — жил такой человек, некто вроде мудреца или философа в одном из эльфийских городов. При его жизни о нём ходило множество самых невероятных легенд. По слухам — всё это случилось из-за того, что когда гроза расколола на две части священное дерево в роще, Реувен приказал из его ствола выточить мивиретту. Потом, после всех своих странствий и приключений мудрец умер. А ещё через некоторое время Йохан сумел выкрасть его мивиретту, так что, теперь этот легендарный музыкальный инструмент принадлежит ему. Танатос не верит ни единому слову своего попутчика. Враки это всё. Если не про Реувена — то уж про то, что этот мальчишка выкрал мивиретту. Пусть послушнику и не удалось разглядеть эту вещь, но он уверен в том, что украсть такую вещицу было бы практически невозможно — сам Танатос был, пожалуй, неплохим вором, но ему воровать приходилось лишь хлеб или, так редко появляющееся на кухне, молоко. Ох… Молоко… Возможно, останься Тан там, где он был, он бы так и продолжал периодически подворовывать на кухне, делать мелкие подлости другим послушникам и пытаться не получить нагоняй от Эрментрауда. И почему-то мальчику совершенно не хочется, чтобы его жизнь была только такой. Лучше уж хоть немного повеселиться перед смертью.