Зеленое солнце

Он сгреб ее всю в медвежье объятие так, что ее и не видно стало из-за его рук и головы. И быстро поцеловал в абсолютной тишине, которую блюли они оба — в отличие от непочтительного Бисмарка никого будить, кроме уже проснувшихся, не собирались.

Это Ванда констатировала даже по тому, как он ее ставил на землю, приложив палец к губам: тихо, мол, — а она в ответ энергично закивала и нырнула в машину, и Назар двинулся проверять, как прикреплена их будка, запирать ее, что-то там искать в багажнике.

Наконец и он сел за руль, завел авто и выкатил их диковинную конструкцию за ворота.

Ванда глядела им вслед, теперь уже контролируя, не войдет ли кто посторонний во двор, раз уж Назар оставил подворье нараспашку, но и тут он повел себя образцово-показательно, появившись снова через несколько минут и попрощавшись с ней лично.

— Ванда, Ванда… хорошая девочка, умница, — шепнул он, потрепав ее за холку. — Вернусь — пойдем с тобой на охоту, да? Сходим обязательно. И Миланку с собой возьмем.

За это он получил негромкое ворчание из собачьей утробы, тихо рассмеялся и снова ушел, на сей раз заперев за собой ворота, чтобы кто попало не бродил здесь, пока в егерском доме все спят.

17

В тебе теперь так много сторон Которых я не понимал Мне просто нужно спросить у тебя Зачем ты настолько красива? Зачем же мне эта куча странных вещей, Которых я не понимал, Которых я не открываю тебе, Ведь все они смертельны Для нас они смертельны

Он беззвучно повторял текст одними губами вслед за голосом, звучавшим из магнитолы. Одной рукой придерживал руль — гнать с прицепом больше семидесяти километров нереально, да и нельзя. Другой — обхватил ладонь Миланы, расслабленно поглаживая ее запястье большим пальцем. Она жмурилась на солнце и разве что не мурлыкала от удовольствия.

На заправке под Рудославом добыли кофе и бутерброды, которые она жевала с видом абсолютно счастливой в данный момент женщины. А он — сгреб все презервативы с витрины, демонстративно на ее глазах, заставив подавиться смехом. И понимал, что его тянет на мелкие хулиганства, вряд ли сознавая при этом, что ему будто снова шестнадцать лет, которые из его жизни оказались вычеркнутыми.

Ему хотелось удивлять ее, восхищать, быть крутым, как Шварценеггер, или как кто-то, кто мог бы ей понравиться. Период дерганья за косы закончился. Теперь пора распушить хвост, чего Назар в себе раньше не замечал.

И потому через полчаса пути вдруг снова затормозил, хитро взглянул на нее и провозгласил:

— На выход!

Милана повертела головой и удивленно проговорила:

— Как-то мало похоже на горы.

— Это типа первый привал. И первые достопримечательности. Пошли, бери камеру, — он кивнул на лес и, распахнув дверцу, выскочил на обочину.

Все еще ничего не понимая, она подхватила кофр с фотоаппаратом и вышла из машины, чтобы встретить его ладонь, протянутую к ней. А после он повел ее за собой по узкой тропинке, не видимой глазу с дороги, чтобы еще через несколько минут оказаться на неширокой грунтовке посреди леса. По этой дороге тоже долго идти не пришлось, потому что и следом — была еще одна тропа, то ли подзаросшая, то ли недотоптанная, и там уж пришлось добираться сквозь ветки густого кустарника, иногда выше их ростом.

А потом они вдруг оказались посреди огромной опушки, лысой и пустой, песчаной, изрытой канавами, засыпанными только местами. И эти рытвины казались настоящими шрамами в теле земли, едва-едва начинавшими затягиваться — сорной травой и совсем мелкими, невысокими, редкими-редкими сосновыми деревцами.

— Знакомься, мой первый пятак! — объявил Назар, будто бы это место было его личным полем битвы.

Медленно переступая на одном месте, она повернулась вокруг себя и, взглянув на Назара, пожала плечами:

— Ты ведь знаешь, что я нифига в этом не понимаю.

— Тогда давай начнем с самого начала. Как думаешь, где ты сейчас находишься на самом деле?

— В лесу.

— На острове! Сорок миллионов лет назад здесь был самый настоящий остров, который омывало водами со всех сторон. Конкретно неподалеку отсюда находилось море, которое сейчас затопило бы Польшу и Беларусь. И именно тогда его волны выбрасывали на берег камни, которые образовывались, когда смолы древнейших хвойных деревьев попадали в воду. Потом тектонические плиты двигались, климат менялся, отступали океаны, а на поверхность проступало их дно. Земля меняла свое лицо, а эти камни — остались здесь, прямо под твоими ногами, на этом острове. Как думаешь, что было потом?

— Тут вырос лес, — продолжила гнуть свое Милана. Выбрала местечко, густо заросшее травой, уселась, поджав по-турецки ноги, и подняла к Назару лицо. Он навис над ней, широко улыбнулся, оттолкнулся от земли и отпрыгнул на соседнюю полоску почвы между двумя каналами. А после заговорил:

— До этого леса тоже еще дожить. Миллионы лет, Миланка! Всего три миллиона из них прошло с появления предков человека. И они, в отличие от камней, были совсем непохожими на нас, современных. И уж тем более, не походили на тех, что первыми придумали объяснение тому, откуда этот камень взялся. Первыми были греки. Они придумали легенду, согласно которой однажды сын бога солнца Феба — Фаэтон уговорил отца, чтобы тот разрешил ему прокатиться на солнечной колеснице по небу и не справился с управлением огненными строптивыми конями, а солнце прокатилось слишком близко к земле, сжигая все на своем пути и превращая цветущие сады в пустыню. В это вмешался Зевс и убил молнией Фаэтона, сбросив его с колесницы в реку. Его мать и сестры с тех пор вечно плакали в эту самую реку, а их слезы, касаясь воды, превращались в камни и неслись потоками в море. И поэтому янтарь до сих пор находят только на морских берегах. И, по сути, они были не так далеки от истины, если считать леса плачущими женщинами. А их слезы хоть немного похожи на это!

Назар снова перепрыгнул назад, к ней, и вынул из кармана ключи, к которым вместо брелока был прикреплен довольно крупный кусок янтаря с зеленоватым оттенком.

— Это первый камень, который я нашел. Вот так он выглядел, лежал почти на поверхности. На этом самом месте, мы здесь на привале были с классом, когда в поход ходили, а я нашел. Он очень редкий, зеленый янтарь — вообще редкость. Он… теплый, он горит, он живой, как солнце. Гляди.

??????????????????????????Как завороженная, Милана протянула руку и сжала в ладони камень. Новые, неожиданные впечатления пьянили. За ними наступала жажда, которая раздваивала ее сознание. Словно девчонка из младшей школы она заслушивалась историями Назара. Но на смену ей приходила женщина, сходившая с ума от звука его голоса, который она теперь знала разным. Рассказывающим, шепчущим, требующим, рвано вырывающимся из его горла.

— И когда здесь вырос лес? — удерживая себя на границе любопытства, спросила Милана, рассматривая зеленоватый самородок.

— Такой как сейчас — недавно совсем. Под влиянием человека он совершенно изменился даже за последние пару сотен лет. А минералы — они времен второго палеогенового периода, эоцена. Первичное происхождение янтаря пространственно и генетически связано с угольными месторождениями. И образовывались они там, где росли леса. Вот в этом янтаре — высокое содержание глауконита, значит, он зародился в каком-то глубоком заливе, защищенном от действия ветра. Порода, в которой он найден — зеленовато-голубая и называется «голубая земля». Она и дала камню этот цвет. На самом деле, такой очень мало где встречается. Я вот… нашел. Мне четырнадцать было. Потом мы сюда вернулись с пацанами, стали искать еще. Нашли несколько небольших камней, но обычных и не таких качественных, а когда в итоге здесь дядя Стах самую малость копнул, оказалось, что здесь богатое месторождение. Даже почти килограммовые были. Вообще в те времена янтарь еще можно было прямо на земле, в верхних пластах найти. А в последние годы — надо делать вот такие канавы и под сильным напором воды выталкивать. Но получается, что этот пятак именно я нашел. Потом еще несколько было, но этот — на всю жизнь запомнил, все здесь знаю.