Зеленое солнце

— А все остальное… ты откуда столько знаешь? — спросила Милана, когда он замолчал.

— Читал когда-то, в школе увлекался геологией, минералогией, всей этой ерундой про породы… — Назар присел возле нее, коснувшись бедром бедра, и усмехнулся с какой-то иронией: — Даже мечтал стать геологом, знаешь, классическим таким, как в кино. Отправляться в экспедиции с рюкзаком, находить новые месторождения… Романтика. Но у нас земля богатая, здесь чего только нет, даже нефть. Только глубоко очень, из верхних слоев все выкачали тоже. А ниже — нужно оборудование дорогое, чтобы бурить. Миллионы долларов. Типа вдруг не окупится, а деньги уже потратят. Нужны инвесторы, наши в такое не лезут, а я тебе говорю — нефть здесь точно есть. Но видишь, проще изрыть каналами почву, янтарь ближе к поверхности.

— Почему передумал?

Назар на мгновение задумался и, словно бы чему-то смутившись, опустил голову.

— Да не то чтобы передумал. Просто не сложилось. Нужно было в Левандов ехать или в Кловск поступать, а у меня тогда мать заболела сильно, в больницу попала, потому даже мыслей не было. Дядя Стах предложил у него поработать, я и согласился. А когда мать отпустило, то меня уже в армию загребли. Ну и дальше уже по накатанной. В общем… не судьба, наверное.

— Будто тебе сто лет! — фыркнула Милана, повернув к нему голову, и устроила ладонь у него на локте. — В судьбу верить — это… малодушно, наверное. Во всяком случае, точно для стариков, у которых нифига не вышло.

— Когда первые деньги зарабатываешь, то уже как-то и не до учебы, не очень понимаешь, нафига она.

— Чтобы в экспедиции с рюкзаком ходить, — рассмеялась Милана.

— Сейчас так не ходят.

— А как ходят? Без рюкзаков?

— Без романтики.

— Можно я не буду спрашивать, без какой? — она рассмеялась еще звонче, отчего с дерева взмыла вверх птица. Он проводил ту взглядом и улыбнулся. Потом обхватил Милану за плечи и притянул к себе, горячо шепнув:

— Тебе все можно.

— Тогда сейчас начнем делать фотоотчет, — быстро поцеловав Назара в губы, она подхватилась на ноги, вынула из чехла камеру и принялась шустро делать снимки. Назар, поляна, небо. Все было новым, необычным, словно из другой, неизвестной ей жизни.

Назар почему-то смущался, когда она начинала фотографировать его, но не возражал, только бухтел что-то, мол, хватит, давай лучше я тебя. А потом поймал ее в объятия, когда она взобралась на пенек в поисках ракурса, покружил немного и выдал:

— А о чем ты мечтаешь?

— А я не мечтаю, — деловито заявила она, обняв Назара за шею. — У меня есть цель. Я буду моделью. Я же красивая?

— Ты потрясающая, — охрипшим голосом согласился он. — Это типа в рекламе сниматься будешь?

— Ага. Ну я давно снимаюсь. Вообще, это была сначала мамина идея, — теперь уже Милана принялась рассказывать, хотя это было и вполовину не так увлекательно, как у Назара. — Я маленькая еще была, но мне сразу понравилось. Она меня по конкурсам разным возила, я даже побеждала несколько раз. Папа потом друзьям хвастался.

— Гордился?

— Тогда, наверное, да, — она хмыкнула. — А теперь, кажется, не будет доволен, пока не сделает из меня министра юстиции. В университет он мои доки сам отволок. Я вообще-то на актерское мастерство собиралась. Так он все связи подключил, чтобы в институте со мной даже не разговаривали.

— Не хочешь министром? — улыбнулся в ответ Назар и поставил ее на землю, заглянув в глаза.

— Не-а, — решительно мотнула она головой и вручила ему камеру. — Твоя очередь.

— Моя очередь что?

— Меня фотографировать.

— Ну тогда… — Назар забрал фотоаппарат из ее рук и улыбнулся, как змий-искуситель, — тогда представь себе, что я настоящий фотограф, и побудь настоящей моделью, м-м?

— Да легко! — в тон ему ответила Милана и принялась позировать с полным знанием дела. Он же первое время пытался соответствовать своим представлениям, дурашливо командуя, куда ей встать и как ей повернуться, а потом его паузы между командами становились все дольше, словно бы он засматривался в объектив на нее и не мог оторваться. Потому что в камере она была… прекрасна. И заводила до дрожи в пальцах, до сухости в горле, до дергающегося в шортах члена. И подходил все ближе, все крупнее ловил ее улыбку, до тех пор, пока не поймал только губы, подбородок, шею, плечо и часть груди, выступавшей в вырезе, когда она повернула лицо к нему вполоборота. А потом его загорелые пальцы легли на голую кожу возле линии декольте, у самой кромки топа. Он последний раз щелкнул затвором.

И, оторвавшись от камеры, поднял на нее абсолютно пьяный, дурной взгляд.

— Ну ты напросилась, Миланка, — таким же пьяным и дурным голосом сказал он.

— Я старалась, — шепнула она в ответ.

— Пиздец как хочу тебя.

— Первобытный ты человек! — взвизгнула Милана и, отпрыгнув от него, припустила к машине.

Ноги у нее, конечно, были длинные, как у гривистой волчицы, но местности лесной она не знала, да и Назар бегал быстро, а когда настиг ее в несколько скачков, то мир закружил-закружил-закружил ее, меняя местами землю и небо. И теперь над головой — зелень травы, которой едва не достают волосы, а ноги, болтаясь в воздухе — ближе к облакам, синеве и солнцу. Правда она сама при этом — за пояс перекинута через мужское плечо, а ее поясницу крепко фиксирует его ладонь.

— И куда это мы собрались? Я тебе еще наших литовских и польских предков легенду не рассказал. Про Перкунаса и Юрате! — заявил Назар, прикусив ее оголившийся от брыканий бок.

Не оставаясь в долгу, она затарабанила кулачками по его животу и выкрикнула:

— Не хочу твоих предков!

— Это наши общие славянские предки! Перкунас — это практически Перун! В кого ты у меня темная такая?

— В мадьярскую бабку!

— Ничего, из них людей сделали и из тебя получится! — расхохотался он, встряхнул ее как обезьянку или котика, потому как сил ее против его было явно не больше, и добавил: — Не дерись!

— Буду! — замолотила она еще сильнее.

— Я же отыграюсь.

— Ты обижаешь слабых? — выдохнула она и перестала брыкаться, замерев на его плече.

— Нифига ты не слабая. И я в жизни тебя не обижу, понятно?

— Поставь меня, пожалуйста, на землю, — негромко попросила Милана.

И ее просьбу он выполнил тут же и беспрекословно. И замер лицом к лицу с ней, слыша ее дыхание на своей коже.

— Ты делаешь меня слабой, — произнесла она, обняла Назара за талию и ткнулась горячими губами в его шею. По его спине прошла крупная дрожь от ее прикосновения. И он знал, что от его прикосновений точно так же дрожит и она. И сердца их колотились тоже одинаково.

— Это не слабость, — прошептал Назар. — Слабость — это что-то другое.

— Что бы это ни было — мне это нравится.

— Если мы сейчас не поедем дальше, то я тебя тут на траве разложу, до ночи никуда не доберемся.

Но к ночи они были так далеко от Рудослава, что и не угонишься, даже если бы кто-то за ними гнался. Из пологих, раскидистых, растянутых будто бы в параллелях горных гряд они устремлялись дальше и выше, так, что иногда начинало закладывать уши, а дорога в небо все не заканчивалась, словно бы Назар ехал туда, куда она ведет, мало задумываясь над тем, где они окажутся в итоге.