Зеленый фронт

Крепко схватив пса за шею и прижав его к земле, Вилли осторожно потянул за выглядывающий из ранки конец какого-то шнурка. Собака, прекратив есть, глухо зарычала и начала со всей силы вырываться.

– О, черт!
– вырвалось у него.
– Не может быть!

Сантиметр за сантиметром на его палец наматывался тоненький древесный корешок. Казалось, в его руках была мягкая игрушка, тонким шнуром сшитая из нескольких кусков ткани. Корень выходил из тела с еле слышным чавкающим звуком, словно новорожденный малыш во сне продолжал причмокивать своими губами.

– Что же это такое? Боже, что я говорю?
– вся веселость из него мгновенно испарилась.

– Пса, что, оперировали что-ли? … А-а-а-а-а-а! Пошел прочь! Прочь!

Каким-то образом пес извернулся и вцепился в его правую руку.

– Вот тварь-то!
– орал он как резанный, пытаясь одной рукой разжать его челюсть.
– У-у-у! Как же больно!

Прижав уши к голове, псина с таким ожесточением грызла руку, словно пыталась откусить ее. Вставшая дыбом шерсть совершенно не скрывала, как ее по ее телу извиваясь поползли гибкие корни. Светло-золотистого цвета шнуры покрывали почти каждый ее сантиметр. Вскоре на обезумевшего от боли повара смотрела безумная харя, на которой не было ни одного живого места.

– Помогите! Помогите!
– не выдержав боли, Вилли свалился с колен на бок и захрипел.
– На помощь!

Вдруг откуда-то из-за его спины послышались быстрые шаги и сразу же за ними прозвучал выстрел.

– Помогите! Быстрее!
– алая кровь толчками выбивалась из порванных запястий и заливала примятую травы.
– Что же вы ждете? А-а-а-а-а-а!

Раздался еще один выстрел. Перед глазами повара промелькнуло какое-то темное пятно. Потом вновь выстрел, еще один!

– Прикладом ее бей!
– закричал кто-то.
– Он же сейчас истечет кровью! Долби, долби, я ее сапогом прижму!

Хрясть, хрясть! Ошметки плоти и волос полетели в разные стороны.

– Не туда! По морде бей!
– продолжать орать первый голос.
– Он же не отпустит!

– Что орешь?
– возмущался второй.
– Здесь же рука! Попаду!

Наконец, приклад припечатал голову, раскроив череп.

– Кровь, кровь!
– суетились вокруг повара солдаты.
– Где жгут? Давай ремень!

– Да, заткни ее чем-нибудь! Хлещет же!
– несколько ладоней крепко обхватили разорванное запястье.
– Вот так! Теперь вяжи, вяжи! Все, хорошо. Носилки! О! Парни! Это Фриц!

К полевой кухне бежал какой-то офицер, размахивая бумагой.

– Стоять! Стоять!
– орал он, задыхаясь от бега.
– Положить! На землю!

Ошеломленные непонятными приказами солдаты исполнительно выпрямились и неподвижно застыли, скосив глаза на посеревшего повара.

– Фу! Успел!
– выдохнул высокий лейтенант, резко затормозив около носилок.
– Где животное? Кто-нибудь его трогал? Что застыли? Я повторяю, животное кто-нибудь трогал руками?

Глаза у лейтенанта подозрительно блестели, а пальцы пытались вытащить пистолет.

– Где оно? А вот! Ханс?! Где ты там плетешься, бордельная отрыжка!
– закричал он, обернувшись в сторону штаба.
– Еще один случай! ...А вы. Кто трогал это?!

Только тут солдаты обратили внимание, что руки лейтенанта были в перчатках. Казалось бы, что тут необычного?! Удивительное было то, что перчатки были резиновые!

– Никто что-ли?
– глаза настороженно зыркали по побледневшим лицам солдат, до которых с ужасом стало доходить, что происходит что-то страшное.
– А это что такое?
– черный палец ткнулся в приклад, покрытый розово-белой массой.
– Кто бил? Ты?!

– Я, господин лейтенант!

– наконец, вышел вперед хозяин карабина.
– мы когда услышали... Побежали, а потом...

– Отставить!
– рявкнул лейтенант, достав в конце концов оружие.
– Карабин на землю! Отойти в сторону! Ханс, задери тебя, к остальным его! Спокойно солдат! Согласно приказу, все, имевшие контакт с зараженными животными временно освобождаются от несения службы и изолируются от остальных военнослужащих.

– Да, я же бил по спине, - потеряно шептал солдат, пока его, подталкивая в спину, вели в сторону казармы.
– Я Вилли то не трогал! Не трогал!

Офицер все это время молча рассматривал измолоченный труп собаки, с едва шевелившимися отростками. Остальные, включая продолжающего тихо постанывать повара, столпились вокруг него.

– Господин лейтенант, Вилли нужно к врачу, - наконец, осторожно, кося глазом на дрожащий пистолет, пробормотал один.
– Повязку мы наложили, да кровь все равно идет... К врачу бы.

С таким же успехом ответа можно было бы ждать и от древнегреческой статуи, которые им с избытком встречались на Апеннинах. Остекленевшие глаза, неподвижно застывшие на трупе, совершенно ничего не выражали.

– Господин лейтенант, я говорю..., - чуть громче произнес осмелевший солдат.
– Вилли бы к врачу отнести.

– Что?
– очнулся офицер, поворачивая голову.
– Что ты говоришь? К врачу..., - медленно повторил он, словно что-то припоминая.
– Вилли к врачу. Ты что солдат?
– в его глазах прибавилось осмысленности.
– О чем ты говоришь? К какому еще врачу? Посмотри на него!

Палец в перчатке ткнулся в сторону раненного, вид которого был более чем странный. Вилли сотрясала мелкая дрожь, как при лихорадке. Однако ему не было холодно. Кожа мелко подергивалась вместе с мышцами.

– Ему уже не до врача!
– внезапно перешел на визг офицер.
– Там что-то есть! Вот-вот смотри! О боже! Ханс, огнемет! Да, жги же быстрее!

Пухлое тело на мгновение перестало извиваться. Кожа натянулась и начала покрываться крошечными разрывами, словно от бритвенных порезов.

– Огонь! Ханс!

19

Оглядывая лагерь, старшина еле уловимо улыбался в свои усы. «Вроде и ничего!
– думал он, опираясь на командирский шалаш.
– Устраиваемся по-немного. Думал зачем эта головная боль? А оно вона как повернулось... ». Небольшая полянка, скрытая с трех сторон болотом, был покрыта ладными шалашиками. То там то здесь горели еле заметные костры, у которых шуровали довольные женщины. «Ничего, - продолжал старшина.
– Обживемся чутка. Вон бойцов в строй введем и начнем... Главное не торопиться! В нашем военном деле, как все делается?». Бросив снова взгляд на стоявшую к нему спиной спиной Клавдию Степановну — дородную женщину, добровольно взявшую на себя нелегкую обязанность партизанского повара, он пробормотал:

– Осторожно! Вот как!

– Товарищ старшина, товарищ старшина!
– вдруг загорланил с дальнего краю лагеря.
– Где вы, товарищ старшина?

– Что же это за паскудник разорался?
– разозлился командир, ковыляя в сторону раздававшегося голоса.
– Сколько раз говорил, сколько раз... Не орать! Не орать! Молчать треба! Лес он шума не любит!

В это самое время прямо на него налетел парнишка лет тринадцати в совершенно расхристанном виде — волосы взлохмачены, рубашка на одной пуговице висит.