Зелёный туман
Шрифт:
– Да, тяжеловато пришлось, но я дам тебе потом о войне почитать, сам расскажу что знаю, а ты пока скажи: как тебя занесло в этот чёртов овраг?
Девушка потёрла лоб и продолжила:
– Москву бомбили часто, почти каждый день, но немцы летали с запада, и на нас до сегодняшнего дня ни одна бомба не упала. А сегодня, – девушка сдавила голову руками и ещё раз прошептала: – Сегодня я пошла посмотреть на тренировку новобранцев, интересно ведь: винтовки, штыковые удары; они постоянно возле речки тренировались. И Витька с ними был.
– Парень твой?
– Ага.
– И вот шла я через лес – и вдруг взрыв страшный, земля полетела,
– Ясно, – сказал я. – Ну ладно, хватит на сегодня, устала, наверное. Посиди пока, выпей ещё вина, а я пока кровать разберу.
– Ага, – тихо сказала девушка и послушно налила себе ещё рюмку.
Я постелил девушке на кровати, себе разложил раскладушку; вернулся на кухню. Галина стояла возле окна и смотрела в ночную тьму с вырезанными в ней жёлтыми кругами света от фонарей.
– Иди, Галина, ложись спать. Утро вечера мудренее.
– Ага.
– А я пока подумаю, что для тебя можно сделать.
– Хорошо. Спасибо. – И, поправив руками ещё мокрые волосы, девушка ушла спать.
Видимо, заснула она как убитая – без ворочаний и всхлипываний. Нормуль! А я ещё долго сидел на кухне, пил водку и курил, размышляя обо всей этой ситуации.
Странно, что немецкие самолёты занесло – да ещё днём – на юг от Москвы: летели они, действительно, обычно с запада, по Москва-реке. Ну, это не так уж невероятно: возможно, наши истребители заставили-таки свернуть их с курса, и немцы, освобождаясь от бомб, сбросили их куда попало. Такое бывало. Блин! Возможно, первые и последние несколько бомб, упавшие в район парка Коломенское, заодно и перенесли девушку в будущее. Н-да…
Теперь дальше. Понятно, что КГБ заинтересуется моей странной гостьей не завтра, так послезавтра. Как отмазать её от допросов, психиатров и прочих прелестей, которые я сам прошёл на Лубянке? Полностью, конечно, не получится, но можно попросить Бориса Витальевича как-то смягчить процедуры. Но не завтра, завтра пускай Галина отдохнёт, а в субботу, после уроков, сам созвонюсь с майором. Больше ничего путного в голову не приходило, и наконец, отложив дальнейшие размышления на утро, я тоже отправился спать.
Остановившись возле её кровати, я при тусклом свете торшера долго смотрел на красивое лицо спящей девушки. Странно: она во сне улыбалась. Чему?
Галина проснулась раньше меня, и когда меня наконец поднял звон будильника, сидела уже одетая на заправленной кровати, рассматривая географический атлас Советского Союза. Ну что ж, замечательно, пусть узнаёт, в какой стране теперь живёт.
Книг, вообще, у меня было немного да и купить хорошую книгу в те времена – да вы сами знаете – было непросто. Но что-то было: редкие книги, купленные у спекулянтов на Кузнецком, "огоньковские" брошюры поэтов да подшивки журнала "Юность" – единственное, что я выписывал. Да несколько газет, которые я покупал только ради телепрограммы.
Мы быстро позавтракали (готовя холостяцкую яичницу, я заодно показал девушке, что у меня где и как чем пользоваться). Потом позвонил в школу, наплёл с три короба о приехавшей из провинции родственнице, которая дорогой разболелась и с которой надо посидеть. В общем, взял день за свой
счёт. Директриса благодушно разрешила, видимо, ещё помня о летнем ремонте, который я провёл в школе. Показал Галине, как пользоваться проигрывателем (пластинки у меня были в основном классика – хоть что-то неизменное в изменяющемся мире), объяснил, чем он отличается от патефона. Хотел было научить пользоваться катушечным магнитофоном и телевизором, но, подумав, что для начала и этого вполне достаточно, решил отложить обучение на вечер. Покопавшись, нашёл журналы "Юность" за 1967 год с повестью Бориса Васильева "А зори здесь тихие". "Вот, – сунул Галине, – почитай, тебе будет интересно". Положил на тумбочку возле кровати ещё и зелёный томик Есенина, который втридорога купил у спекулянта на Кузнецком, строго-настрого приказал не отвечать на звонки в дверь и по телефону, снял размер с Галиных ботинок и убежал, пообещав особо не задерживаться.Галина всё время инструктажа молчала, ничего, кроме редких "да", "ага" и "поняла" я от неё не услышал, но чувствовал, что она буквально кожей впитывает атмосферу своего нового мира. Я понял, что с ней происходит нечто обратное тому, что происходило со мной: я-то страдал от пустоты, не заполненной ещё не существующей мыслесферой, а на неё наоборот – обрушился поток нового, включающий в себя всё то, что было старого. Наверное, ей было легче, чем мне, во всяком случае – интереснее.
Владимир Сергеевич замолчал и после долгой паузы продолжил.
– В общем, ничего о её родственниках я толком не узнал. В киоске справочного бюро (помните эти серые будки?) Прасковью Ивановну Соловьёву не нашли, Светлану Николаевну Соловьёву тоже. Впрочем, она-то наверняка сменила фамилию, выйдя замуж, а вот отсутствие в базе данных Прасковьи Ивановны говорило, скорее всего, только о том, что она умерла, ведь ей, должно быть, было уже за семьдесят. Был вариант, что справочная ошибается, но всё равно, делать было нечего: завтра-послезавтра надо было связываться с Борисом Витальевичем, пусть Галину помучают вопросами, но, по крайней мере, сестру её найдут.
Потом я пошёл в магазин, купил для девушки демисезонное пальто, благо денег после летних ремонтов было ещё много, и новые ботинки. С остальным решил подождать – пусть сама себе юбки-платья выберет и, тем более, бельё. Да, и в книжный зашёл – взял учебник по истории СССР для вузов. Книжка, конечно, дебильная, но хоть какая-то информация. В общем, к двум часам дня я уже был дома.
Известие о том, что её мама, скорее всего, умерла, Галина восприняла на удивление спокойно (думаю, она уже это знала), промолвила только: "Конечно, ей ведь уже семьдесят два. Должно было быть". Посмотрела обновки. К счастью, пальто подошло – глазомер меня не обманул, менять не придётся. Глядя в окно на прохожих, девушка уже поняла, в чём сейчас ходят. Вообще, понимала она больше, чем я ожидал. Поблагодарила. Вскоре выяснилось, что она уже приготовила обед. Пошла разогревать.
За обедом Галя вдруг спросила:
– Товарищ Сталин давно умер?
– 5 марта 1953 года, – ответил я и мысленно добавил: "А ровно через четыре года я во второй раз родился".
– Почему о нём так мало пишут в твоих журналах? Почему Сталинград сейчас Волгоград, Сталино – Донецк, а Молотов – Пермь? Они сделали что-то плохое? И почему такая глупость: любой город на Волге можно назвать Волгоградом, почему именно Сталинград? И почему Германий две? Какая из них наша и кто в другой?..