Земля надежды

Матрос рассмеялся, повернул голову и что-то крикнул вниз. Эстер пригладила чепец и пожалела, что не взяла с собой Джонни, а лучше бы разрешила Александру Норману поехать с ней. В конце концов на палубе появился седовласый мужчина, он перегнулся через бортовой релинг и обратился к ней спокойным голосом, будто вокруг них не грохотали и не галдели:

— Я — преподобный Уолтер де Карей. Чем могу помочь, мадам?

Эстер быстро взошла по колеблющемуся трапу и протянула руку.

— Здравствуйте, я — госпожа Традескант, жена Джона Традесканта, из Ковчега в Ламбете.

Он склонился над ее рукой.

— Польщен, — сказал он.

— Мне крайне неудобно просить незнакомца о любезности, но мой муж… — Эстер мгновение помедлила. — Он собирал растения в Виргинии и оказался без денег. У меня вексель на его имя, и мне необходимо найти благонадежного джентльмена, который мог бы взять этот документ с собой и передать его там моему мужу.

Священник устало улыбнулся.

— Я так мало заслуживаю доверия, что моя собственная церковь изгнала меня, за моей кафедрой теперь стоит кузнец и рассказывает моей пастве, какие откровения он почерпнул на этой неделе из огня своего горна, — сказал он. — Я двадцать лет был викарием, в своем приходе я крестил всех мужчин и женщин, всех тех, кто теперь говорит мне, что я заодно с антихристом и молюсь вавилонской блуднице. Они бы не отважились назвать меня благонадежным человеком.

Эстер молча протянула ему запечатанный сложенный лист бумаги.

— Если вы двадцать лет были приходским священником, значит, именно вы мне и подходите, — сказала она. — Сейчас для всех нас наступили трудные времена перемен. Вы поможете мне восстановить нашу семью? Это деньги для того, чтобы мой муж мог вернуться домой.

Викарий замешкался только на мгновение.

— Простите меня, я слишком поглощен собственными горестями. Я возьму у вас документ. Но как я найду вашего мужа?

— Он найдет вас, — уверенно сказала Эстер. — Он будет ждать прихода корабля. Все, что вам нужно будет сделать, это сказать в Джеймстауне, что вы его ищете, и он придет к вам. А что вы собираетесь делать в Виргинии?

— Надеюсь поселиться там и основать школу, — ответил он. — Сейчас в нашей стране все против тех, кто верит в короля и Бога. Я верю в то, что новый мир послужит убежищем для людей твердой веры. Половина пассажиров этого корабля — люди вроде меня, те, кто не может перенести нового правления парламента, дикой ереси безумцев, проповедников-самоучек и им подобных в наших церквях.

— Мой муж уехал в самом начале войны, — сказала Эстер. — Он не мог видеть страну, разорванную напополам, из-за этого он и уехал.

— Он вернется тоже к трудным временам, — заметил священник. — Сражения, возможно, и подойдут к концу, но нелегко будет забыть горечь этих лет. А что станет с королем в руках его врагов?

С мостика послышался крик, и ответный вопль с берега.

— Я должна идти, — торопливо сказала Эстер. — Благодарю вас за то, что вы согласились взять письмо для Джона. Я знаю, он сделает все, что сможет, чтобы помочь вам, когда вы встретитесь. Он будет вам благодарен.

Викарий поклонился. Эстер повернулась к трапу и сошла вниз. Портовые грузчики еще перекрикивались с матросами на борту, но судно в конце концов отошло от причала.

— С Богом! — крикнула Эстер вслед. — Скажите ему, что я жду.

Викарий приложил руку к уху, так что Эстер осталось только улыбнуться, помахать рукой и сказать тихо, так, что он наверняка не услышал:

— Скажите, что я люблю его.

Осень 1645 года, Виргиния

Джон обнаружил, что, помимо искусства выживания в новой стране, он научился у повхатанов терпению. Когда он убедился в том, что ничто из того, что он мог бы сказать или сделать, не способно спасти Опечанканау от смерти, он вернулся к фермеру на краю леса и договорился, что четыре дня в неделю будет работать за еду, кров и жалкое жалованье. А три дня будет свободен для того, чтобы уходить в девственные леса вокруг плантации и собирать растения.

Всего лишь год тому назад он раздраженно и с громадным нетерпением ждал бы корабля, чтобы тот пришел и освободил его от жалкой службы, чтобы он мог отправиться домой. Но теперь Джон обрел умиротворение. Он чувствовал, что это была интерлюдия между его жизнью с Сакаханной и повхатанами и возвращением — что само по себе обещало быть сложным периодом — к Эстер и Ковчегу в Ламбете.

За те дни, что он провел на полях, он занимался сбором урожая, снимал листья табака с сохнущих стеблей, увязывал в кипы и затем грузил на корабли, останавливающиеся у их маленького причала, который был последней стоянкой перед переходом через Атлантику.

В те дни, когда он был свободен, он брал свой мешок из оленьей шкуры, вычищенной должным образом, и шел в леса только с ножом, мотыжкой, луком через плечо и парой стрел в колчане. Когда он исчезал из вида плантаторского дома, начиналась его скрытная жизнь.

Скрывшись под покровом деревьев, он останавливался, сбрасывал тяжелую одежду и скидывал докучные башмаки, столь немилосердно жавшие ноги. Он сворачивал все в тючок и прятал на дереве, точно так же, как поступала Сакаханна со своим платьем служанки, когда была маленькой девочкой. Обнаженным и босым, лишь в набедренной повязке из оленьей кожи, он шел по лесу и снова чувствовал себя свободным человеком.

Даже после нескольких лет, проведенных в дебрях девственного леса, он не потерял чувства трепета перед чуждостью и красотой этой страны. Он мечтал привезти ее домой всю целиком, но заставлял себя выбирать лучшие из лучших кустарников и деревьев, попадавшихся во время долгих и непредсказуемых странствий по лесу.

Он нашел маргаритку, которую, как ему казалось, никогда не видел раньше — с крупным цветком и забавными лепестками. Он выкопал с полдюжины корешков и упаковал их во влажную почву, надеясь, что они доживут до корабля. Он срезал черенки от разновидности вьюнка, так давно посаженного Сакаханной у его порога. Теперь он узнавал этот любимый цветок Сакаханны в лесу. Прелестное вьющееся растение, которое иногда называли ползучей жимолостью, только здесь она цвела длинными алыми цветками, похожими на пальцы. У него был новый вьюнок, который Джон решил назвать своим именем — традесканция.

Он нашел наперстянку, похожую на своего английского собрата, но гораздо ярче и крупнее. Он посадил в горшки виргинскую юкку, виргинское рожковое дерево, виргинское каменное дерево. Он нашел виргинскую шелковицу, которая напомнила ему о шелкопрядах и шелковице в Отлендском дворце. Он нашел великолепную розовую традесканцию, единственный цветок, которому его отец дал свое имя, и постарался сохранить луковицы сухими и здоровыми, надеясь, что они прорастут в память об отце. Он выкопал сухие корни виргинских роз, уверенный, что они будут расти рядом со своими английскими кузинами, если только удастся благополучно довезти их до Ламбета.

Он приносил в небольшой фермерский домик образец за образцом, прикапывая растущие растения на грядках для рассады, закладывал семена в песок или рис, чтобы они оставались сухими. Он приносил растение за растением, чтобы добавить их в коллекцию Ламбета. И по мере того как он добавлял то новое дерево — к примеру, виргинский клен, то новый цветок — желтый кипрей, то новую траву — виргинскую петрушку, он понял, что привезет домой, в Англию, взрыв новизны. Если бы страна жила в мире и люди продолжали бы интересоваться своими садами, он бы прослыл создателем невиданных чудес, более великим специалистом по растениям и ботаником, нежели даже его отец.