Земля надежды

Это была одна из многих битв, в которых парламент теперь неумолимо одерживал победы. Самого крупного покупателя тюльпанов у Эстер, Джона Ламберта, хвалили во всех сообщениях за то, что он был быстрым и смелым командиром кавалерии, а отряды парламента стали неудержимыми. Под командованием Кромвеля армия наконец освоила свое ремесло, военная дисциплина соединилась с абсолютной преданностью идее. Они верили, что освобождали страну от тирании и несли стране новое правление закона и справедливости. Они сражались так, как только могут сражаться мужчины, вкладывающие в борьбу всю душу, а против них оставались лишь несколько плохо оплачиваемых, под плохим командованием и не желающих воевать отрядов роялистов.

Король отступил в крепко пьющий и богато живущий Оксфорд, вернулся к комфорту жизни во дворце и развлекался так хорошо, как только мог себе позволить. Единственным следствием и признанием долгой цепи поражений были попреки и обвинения в адрес генералов. Принц Руперт потерял свой пост за то, что не удержал Бристоль, и ничто из того, что говорил он сам или его друзья, не помогло ему добиться справедливого разбора дела от короля, которому он так верно служил.

Зима стояла на удивление холодная, никто упомнить не мог таких холодов. Френсис писала мачехе, что катается на коньках по Темзе у Тауэра и что, если и дальше будут стоять такие морозы, она сядет в сани и отправится к ним в гости по замерзшей реке. Эстер, завернувшись в старый походный плащ Джона Традесканта, в шляпе из русских мехов, что он привез из своих путешествий, каждое утро выходила в сад смахивать снег с ветвей драгоценных деревьев, чтобы они не сломались под тяжестью снега и льда. Каждый вечер она садилась у огня из хвороста и маленьких веточек, ужинала картофельной похлебкой и думала над тем, когда же придет весна и принесет ли она домой ее мужа.

Зима 1646 года, Барбадос

Корабль Джона возвращался на родину южным маршрутом с заходом на Барбадос, чтобы запастись продовольствием и доставить туда груз.

Джон прекрасно осознавал, что богатство, которое он везет с собой домой, состоит только из семян и корешков. Это означало, что, по крайней мере, должен будет пройти один ненадежный год, пока их можно будет размножить и начать продавать. Он прохаживался по пристани и ненавязчиво давал знать, что готов выполнить поручения богатых плантаторов за умеренную компенсацию. Пока на корабль грузили бочонки с сахаром и ромом, Джон отправился прогуляться в глубь острова. Он шел мимо сахарных плантаций, где черные рабы — мужчины и женщины — согнувшись, сажали и пололи, а белые надсмотрщики вразвалочку сидели на лошадях, сжимая длинные охотничьи бичи, готовые к действию. Джон в поисках новых растений дошел до тех мест, где заканчивались поля и начинался лес.

Возвращаясь с одной из таких прогулок с парочкой влажных сеянцев в кармане, Джон на дороге, ведущей к порту, встретил всадника.

— Я слышал о вас, — запросто обратился к Джону всадник. — Вы ведь Традескант, садовник короля?

Джон обнажил голову и слегка поклонился.

— Да, сэр. А вы?

— Сэр Генри Хантс. Плантатор. Это мои поля. У меня свой небольшой сад, может быть, вам будет интересно взглянуть на некоторые из моих растений?

— Да, да, несомненно, — охотно согласился Джон.

— Тогда я приглашаю вас на обед, — сказал Хантс. — И оставайтесь ночевать.

Он повел Джона по дорожке к большому белому дому, такому же величественному, как усадьба королевы в Уимблдоне. Джон только моргал от удивления, глядя на роскошь здания, на самые лучшие восковые свечи, мерцающие в каждом окне так, что весь дом сверкал и переливался, как маяк в мягких сумерках. Заслышав стук копыт господской лошади, навстречу высыпала целая толпа черных слуг.

Сэр Генри спешился и даже не оглянулся на лошадь, уверенный, что, пока он направлялся ко входу в дом, пара грумов тут же подхватит поводья.

Терраса располагалась с обратной стороны дома, и сэр Генри повел Джона через сверкающий холл, белые стены которого были увешаны роскошными картинами маслом, туда, где последние лучи солнца освещали террасу. Дама, возлежавшая на софе, лениво помахала ему рукой.

— Моя жена, леди Хантс, — коротко представил сэр Генри. — Никогда не поднимается с ложа.

Джон поклонился и был вознагражден слабым взмахом руки.

— А теперь позвольте показать вам мой сад, — нетерпеливо поторопил сэр Генри.

Джон надеялся увидеть тропические редкости, и ему было тяжело ничем не проявить свое разочарование. Сэр Генри истратил безумные деньги и усилия на то, чтобы воссоздать классический английский сад в самых что ни на есть невероятных условиях. Там был ровный газон, не хуже королевской лужайки для игры в шары в Отлендсе. Там был безукоризненный регулярный сад с низкими живыми изгородями из лавровых деревьев, обрамляющими дорожки, выложенные белыми камешками. Приглядевшись поближе, Джон понял, что это не камешки, а потрясающе изысканные белые раковины.

— Каури, [24] — угрюмо сказал сэр Генри. — Стоили мне целое состояние. Но все равно их было легче раздобыть, чем настоящий английский гравий.

Был там и цветник, засаженный исключительно английскими цветами, от солнца его прикрывал крытый тростником навес, опирающийся на четыре столба по углам.

— Иначе солнце слишком жаркое для них, — пожаловался сэр Генри. — И почва слишком сухая. Трое мальчишек поливают их с утра до ночи, и даже так мне никак не удается получить больше дюжины нарциссов каждый год.

24

Каури — раковины, использовались в качестве валюты.

Он показал Джону и фруктовый сад. Джон заметил, что солнцелюбивые фрукты должны, наверное, прекрасно вызревать в таком климате.

— Не знаю, мне никак не удается вырастить яблоки того же вкуса, что и в Кенте.

Они сделали полный круг и вернулись к дому.

— Вы сажаете только английские растения? — осторожно поинтересовался Джон.

— Конечно, — деловито ответил хозяин. — Зачем мне выращивать эти чертовы уродливые, дикарские цветы?

— Лично мне очень нравятся новые растения, — заметил Джон.

— Вы — глупец, — ответил тот. — Если бы вы жили здесь, то почувствовали бы, как тоскуете по настоящему английскому лесу и как вам хочется снова увидеть нормальные английские цветы. И я борюсь, борюсь и борюсь с этой почвой и с этой жарой, чтобы вырастить настоящий нормальный сад.

Джон вежливо кивнул.

— Мне кажется, на все это требуется столько труда, — сказал он.

Хозяин кивнул и снова поднялся на террасу. Не говоря ни слова, он протянул руку. Мгновенно черная женщина, стоявшая у глубокой чаши с пуншем, налила стакан и передала его другой женщине, которая поставила стакан на серебряный поднос, поклонилась и подала сэру Генри. Все это напомнило Джону молчаливую безупречную службу королевского двора, и он принял свой стакан со словами благодарности.

— Не благодарите их, — быстро поправил его сэр Генри. — Ни единого слова благодарности за услуги в моем доме, прошу вас, сэр. У меня ушли годы на то, чтобы вбить в них хоть какое-то чувство послушания и приличия. Я не хочу, чтобы они вообразили, будто, прислуживая мне, делают мне же одолжение.

Обед прошел ужасно. Подавались обильные блюда и лучшие вина, но леди Хантс, полулежа в кресле во главе стола, не произнесла ни слова на всем протяжении трапезы, а ее муж непрерывно пил ром и воду, все больше пьянея и с каждым бокалом становясь мрачнее и раздражительнее.