Земля надежды

Бертрам Хоберт встал рядом с Джоном у релинга.

— Вот вам округ Айл-оф-Уайт, — кивком указал он.

— Айл-оф-Уайт? — воскликнул Джон, окидывая взглядом густой хвойный лес темно-зеленого цвета, черно-белые облетевшие кусты, увязшие в глубоком снегу.

Хоберт коротко рассмеялся.

— А ведь странно звучит! Здесь Айл-оф-Уайт, а совсем рядышком — округ Суррей. [12]

Джон взглянул на другой берег.

— Вот наконец и Джеймстаун, — Хоберт проследил за его взглядом. — Скажу жене, что пора собираться.

12

Округа Айл-оф-Уайт и Суррей названы в честь одноименных английских графств.

Он повернулся и спустился вниз.

Джон остался на палубе, стараясь рассмотреть поселение, увидеть, что изменилось за время его отсутствия. Бесхозная земля вокруг Джеймстауна, как загноившаяся рана на болоте, за эти четыре года разрослась вширь. Пни от срубленных деревьев бросили гнить в земле, а неиспользованные ветки оставили там, где они упали. Свежие пятна черной и обугленной земли были выжжены и готовы под пахоту, чтобы посадить там весной табак. Снежные сугробы лежали вокруг расчищенных полей, как будто исчезновение деревьев дало свободу суровым ветрам и холодной погоде. Даже снег был грязным.

Сам Джеймстаун выглядел вполне процветающим городом. Каменный причал удлинили, чтобы он мог принимать все больше и больше судов, приходивших туда за табаком. Склады вдоль причала были на этаж выше и заметно шире, чем раньше. Холодные крыши занесло закопченным снегом.

Параллельно реке шла новая мощеная дорога, и кто-то для тени посадил вдоль нее ряд деревьев. За новой дорогой стояли солидные каменные дома, все еще не больше фермерских домиков в Англии, но сделанных заметно лучше, чем те, что стояли там раньше, с окнами, затянутыми промасленной бумагой, а не просто со ставнями. Кое-где в маленьких квадратных рамах Джон заметил яркий блеск дорогого стекла.

Пристань по-прежнему была грязной и замусоренной, и глубокая сточная канава вдоль новой дороги ясно давала понять, что никто не дал себе труда подумать о системе канализации для нового города. Десятка два домов по-прежнему выплескивали ночные нечистоты на берег реки или выбрасывали их во двор. Там это все замерзало, а потом вымывалось в источники питьевой воды. Это по-прежнему был город, куда мужчины и все возрастающее число женщин приезжали только затем, чтобы разбогатеть. И их совсем не волновало, какую жизнь они там ведут и какой город у них получается. Большинство из них по-прежнему думали об Англии как о «доме».

Форт все еще был на месте, но ворота стояли распахнутыми настежь, и пушки откатили назад. Похоже, они все еще оставались на месте только потому, что некому было побеспокоиться и убрать их совсем.

На пристани собрался народ, ожидающий новостей, товаров и желающий поприветствовать новых поселенцев. Все они смотрелись широченными, как медведи, все спасались от холодного ветра, кутаясь в толстые шкуры, каждый выдох облачком висел перед лицами встречавших.

— Что слышно о короле? — крикнул человек, подхвативший причальный канат и закрепивший его. — Что нового слышно о войне?

— Король победил! — ликующим голосом прокричал в ответ один из матросов. — Когда мы отплывали, его кузен принц Руперт как раз разгромил армию парламента. Один из выживших клялся, что сомнений не осталось. Сейчас уже король наверняка побил их окончательно.

— Слава богу, — ответил человек.

Кто-то еще в толпе встречающих подхватил приветственные возгласы.

Джон отметил про себя, что рассказ одного кавалериста об одной стычке возрос до рассказа о полном поражении и окончании войны, но ничего не сказал. Именно так и выглядело королевское театральное притворство. Разыгрывалась только одна битва. Не могло быть долгого ожесточенного обмена маленькими победами и маленькими поражениями, небольшими отступлениями и мелкими унижениями. Одна блистательная кавалерийская атака принца Руперта решила исход войны, и колонисты могут снова с легким сердцем выращивать табак и делать деньги.

Джон пожал плечами и спустился вниз забрать свои мешки. Он был так же далеко от Англии и тамошних новостей, как и все остальные здесь. У него не было повода думать, что война будет делом более долгим и кровавым, нежели полагали матрос и колонисты. Возможно, они были правы, а он ошибался, и король уже снова вернулся в Уайтхолл и планировал новые триумфы: войну с Ирландией, или войну с Шотландией, или — поскольку король Карл был так же изменчив, как погода в марте, — войну с испанцами или французами.

Джон перебросил через плечо мешок, где лежали деньги и одежда, поднялся на палубу и подошел к сходням.

Ее там не было. Ни среди толпы на причале, ни там, где он ее оставил, — позади всех, в тени стен пакгауза. Он потряс головой, ведь он же не ожидал на самом деле, что она окажется там, на причале. Но не смог удержаться от внезапного мучительного, детского разочарования.

Где-то в самом дальнем уголке сознания он рисовал себе картину, как он спускается на берег по сходням, и Сакаханна, немного старше, намного красивее, бежит к нему и бросается в объятия. Для человека, который уже похоронил одну жену и бросил другую, для человека, который знал, что любовь и желание не всегда имеют счастливый конец, это было глупой мечтой. Но все равно Джон искал ее глазами и все равно испытал разочарование, убедившись, что ее там нет.

Он проследил за разгрузкой своего сундука, взял его и потащил через грязь к гостинице, в которой — он был абсолютно уверен — найдет ту же хозяйку все в том же дурном расположении духа и такую же негостеприимную, как и четыре года тому назад.

Первым делом он отправился к господину Джозефу.

— Конечно, я вас помню, — сказал судья. — Вы отправились в леса на индейском каноэ и вернулись с грузом растений. Как они, прижились в Англии?

— В большинстве своем, — ответил Джон. — Некоторые растут там очень даже неплохо. Один цветок, паучник, вообще один из самых красивых цветков, что я когда-либо выращивал. У нас раньше были такие лиловые, а у цветка, что я привез отсюда, цветки белые, как маленькие трехлепестковые звездочки.

— Какие новости о короле? — прервал его господин Джозеф.

— Новости хорошие. Кавалерия принца Руперта одержала великую победу у местечка Повик-Бридж, — Джон повторил то, во что верили все. — Говорят, его уже невозможно остановить.

Господин Джозеф кивнул.

— Ну, что ж, слава богу, — сказал он. — Не знаю, что сталось бы с нами, если бы победил парламент. Мы — королевская колония. Нам что, пришлось бы стать парламентской колонией? Никто о таких вещах даже не задумывается. А вы? Вы бы стали садовником парламента?

— Я здесь как раз потому, что не знал, на чью сторону встать, — признался Джон. — Я никак не мог уяснить для себя, по какому пути мне следовать.

Судья кивнул.

— Что я могу сделать для вас? Вам снова понадобится индеец-проводник?

— Я бы хотел того же проводника, — сказал Джон намеренно небрежным тоном.

На секунду ему показалось, что собеседник может услышать, как бешено стучит его сердце.

— Ту же девочку. Вы не знаете, где она сейчас?

— Какую девочку?