Земля от пустыни Син

— Евреи всегда падежи путают.

— Ничего подобного! — заступилась Таня. — Это просто описка!

— Нет, они никогда не знали падежей, и вообще не могут правильно говорить по-русски — это не их родной язык.

— Что ты говоришь такое?! — удивилась Таня. — А какой же у Кости родной язык?

— Ну, он-то говорит по-русски, но я уверена, что дома у них говорят только по-еврейски — на идиш.

* * *

Все это вспоминается время от времени, все эти картинки детства. И каждый раз Таня думает: какой чушью ей начиняли голову! Да и Косте, кстати, тоже было сказано дома, что если уж ему так хочется жениться на русской, то только на Тане — только она достойная девушка! Это Костя тут же и передал Тане.

— Так и сказала Майя Михайловна? — недоверчиво спросила Таня.

— Ну да.

И они между собой посмеялись. Ни разу в их с Костей жизни не пришлось даже подумать о чем-то подобном, о каких-то там национальных различиях. Есть она, Таня, Костя и их семья, в которой двое чудесных, замечательных детей, похожих на обоих родителей: Лева и Катя. И Таня после работы мчится домой, чтобы всех накормить-напоить, пригреть-приласкать, чтобы все чувствовали себя дома уютно.

Таня уже давно не работает на курсах английского языка — курсы неожиданно прекратили свое существование, и они все, 15 преподавателей, оказались попросту на улице. К кому обратиться? Идут 90-ые. Таких, как она, — пруд пруди сейчас.

Сначала она бросилась к сокурснице, Талочке, как ее все у них называли, Тае, «которая работает теперь…» — глаза заводятся в небо. После окончания ни разу не встречались, но какая разница, нужно наводить мосты! «В такой ситуации она поймет», — думает Таня.

Талочка сидит в отдельном кабинете, смотрит зеленоватым взором, угощает чаем в тонком стакане, который стоит на фарфоровом блюдечке, рассказывает подробно про жизнь — ведь сколько не виделись! От этого рассказа у Тани сжимается сердце: про смерть сына — «от гриппа, просто от гриппа… осложнение…», — про похороны в лютую зиму, про кладбище, дорогу домой на ледяном ветру, про слезы, которые замерзали на щеках…

— Теперь каждый год собираю его друзей, чтобы помянуть… Ну и к вещунье хожу, конечно, чтобы там ему было хорошо…

Таня старается успокоить, не тревожить боль, не будить лишний раз воспоминания про «самое дорогое, что было и есть в жизни».

— Ну, у нас тут, сама видишь… — отпивая глоток чая, возвращается Талочка к реальности и говорит уже вполне земным голосом, — в особняке существуем, евроремонт и все такое… Сюда нас перевели теперь… Так что, дорогая… — она тянет фразу, улыбается, многозначительно смотрит. — Место, конечно, всегда найти можно… Сама понимаешь… — Вся речь состоит из недосказанности, из многоточий и улыбок. — Сама понимаешь… — повторяет Талочка.

И Таня «понимает» — с ужасом для себя ясно читает в чистой, прозрачной зеленоватости вопрос: «За место нужно заплатить. Ты готова? Или не стоит предлагать?..» Она не знает, что ответить.

— Ты подумай, потом позвонишь, — говорит Талочка, и на прощанье Таня ловит на себе ее быстрый цепкий взгляд.

— Нечего иметь дело со всякими циничными кликушами! — брезгливо морщится Костя, когда она пересказывает ему эпизод.

— Где же других взять… — раздумчиво качает головой Таня. — Время делает людей…

— С такими лучше не связываться, — категорично произносит Костя и этим ставит точку, противостоять которой Таня бессильна.

Выбирать в ситуации 90-х, когда все распадается-образуется, когда мечутся и рвут на себя одеяло, когда дружбой больше ничего не измеряется, когда слова уклончивы, а глаза откровенно лживы, — в такой ситуации выбирать не приходится. И как же тут быть принципиальной? Но… бывает же, что случай помогает, бывает же, что просто везение, — Тане удается устроиться редактором в только что открывшееся издательство «Крот». Кем оно образовано и для кого, можно только гадать, потому что продукция — дешевого вида книжки с дешевого содержания произведениями, в большинстве своем — переводные романы, которые валяются на всех прилавках, во всех книжных киосках. А что делать? Нужно делать деньги. А это возможно лишь на подобной макулатуре. По коридору слоняются манерные женщины послебальзаковского возраста, с синими тенями под глазами а ля у дам из будуаров Ар Нуво и загадочными улыбками на устах, с бриллиантами и в мехах, — «наши дамы» называет их про себя Таня. В течение дня они собираются маленькими кучками где-нибудь в уголке, курят длинные сигареты, после каждой затяжки отставляя далеко в сторону руку с выпрямленными длинными, тонкими, бледными пальцами. Пальцы кажутся еще длиннее из-за ярко накрашенных, остро заточенных ногтей, отчего они вполне похожи на когти. Таня всегда поражается, как можно вырастить ногти такой длины. Дамы обсуждают кулуарную жизнь звезд отечественного ТВ, перекидываются взглядами, недвусмысленным молчанием после упоминания какой-нибудь известной фамилии. В такой стиль легко втянуться, поэтому Таня старается держаться в стороне, и «дамы», если она проходит мимо, понижают голос, чтобы не было слышно, про что они теперь.

Время муторное: то ли что-то новое рождается, то ли все навсегда умирает, понять невозможно. И все хватаются за любую соломинку, чтобы удержаться на плаву.

Постепенно, однако, начало утихать и стало более-менее понятно, что, умирая, все-таки рождается. Появляется много совместных фирм, где требуются переводчики и менеджеры. Да с Таниным английским остаться без работы?!

— Зачем тебе бросать издательство? — останавливает ее острожный Костя. — Ты ведь не знаешь, что еще будет со всеми этими фирмами.

Но Таня непреклонна: она срочно заканчивает курсы менеджеров, проходит конкурс и поступает на новое место.

Здесь круто крутят рекламу — и в глянце, и в Интернете.

— Каждая строчка, каждое слово в тексте проплачены, — растолковывают ей. — Задача — любым способом как можно быстрее найти нового клиента и оформить заказ. В конце месяца делается анализ всех заказов и выявляются те компоненты, которые были более всего востребованы.

— Ну, все, с зарплатой, похоже, устроилась, — объявляет дома Таня. — И перспективы, кажется, есть.

— Не говори заранее, — опять осторожничает Костя.

— Ты не понимаешь: женщина пришла, наконец, в бизнес. Произошла революция полного раскрепощения женщины. Она стала, наконец, материально независимой от мужчины, она строит жизнь своими руками, она участвует во всем наравне с мужчиной. И я хочу двигаться в этом направлении.

Костя настроен скептически:

— Не знаю, не знаю…

— А в чем, собственно разница? Ты всегда на все смотришь пессимистически. Во многих странах, например, женщина давно освоила все мужские профессии, и даже вопроса не возникает.

— И разницы полов не существует? — иронически замечает он.

Но Таня только безнадежно машет рукой:

— С тобой говорить невозможно!

— Мама у нас теперь — деловая женщина, — объясняет Костя Леве и Кате.

— Папа, это называется бизнесвумен, — уточняют дети.

Работа как работа — напряженная, конечно, но Тане она нравится. К тому же постоянные рабочие командировки: то в Скандинавию, то в Италию…

Дома тоже как будто все в порядке: Костя, как экономист, не только не пострадал, но пошел вверх. Все прочно, стабильно — а это ведь самое главное для хорошего самочувствия. Ежедневное колесо крутится безостановочно, в одном и том же режиме — как perpetuum mobile. Лева совсем уже большой и готовится поступать в институт, Катя тоже скоро закончит школу.

Время… время… время…

Новая работа, новые знакомства, новые подруги.

Из электронного почтового ящика Тани:

Таня, мне так жалко, что мы не встретились — ведь я как раз надеялась на «пять минут здоровой сплетни», просто по-женски поболтать. Но, понимаешь, впопыхах перепутала терминалы. Всего один день в Хельсинки, туристов везде полно, ты — в Стокгольм, я — во Франкфурт. Металась между «Викингом» и «Силья» и никак не могла вспомнить, где мы назначили встречу.