Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Солнце медленно падало за горизонт, продавливая оранжевую мякоть облаков. Глеб въехал в притихший Торопец. Возле корчмы натянул поводья и, спешившись, передал коня подбежавшему парню.
Тяжелая дверь отворилась с натужным скрипом, и из темного нутра корчмы в лицо Глебу прянули теплые аппетитные запахи. Из кухни на скрип выглянула хозяйка. Скользнув взглядом по вошедшему, сразу угадала в нем богатого гостя, вышла сама.
Глеб тем временем искал, где присесть. В корчме стоял гомон, за темными столами бражничали
Глеб огляделся еще раз, приметил стол в углу, возле окна, и пошел к нему, обходя шумные компании. Спиной почувствовал, как хозяйка на почтительном расстоянии двинулась следом.
Стол был пуст, тускло поблескивала выглаженная временем и чужими локтями столешница. Рядом на скамье сидел нахохлившись, словно озябший воробей, маленький нескладный человечек в каких-то странных цветастых отрепьях, явно не местного покроя.
Глеб сел напротив, распустил пояс и положил ножны с мечом подле себя на лавку. Хозяйка, как и ожидал, тут же оказалась рядом, уважительно, но с достоинством склонила голову.
– Здоров будь.
– И тебе того же.
– Чего изволишь?
Глеб потянул ноздрями воздух - на этот раз со вниманием - и выдохнул:
– Ухи.
– А к ухе?
– Цыпленка печеного и квасу.
– Может, винца? Винцо отменное - купец афганский привез.
– Не надо. Мне ехать еще.
Хозяйка сочувственно оглядела запыленный Глебов кафтан, спросила с любопытством:
– Куда едешь-то?
– В Новгород.
– Издалека?
– Из Киева.
– По делу или как?
– Обоз позади. Хлебный. Возле Межи застрял.
– Ограбили?
– Нет. На переправе четверка лошадей потонула.
– Вот незадача... Так ты, получается, за подмогой?
Глеб кивнул, нетерпеливо поерзал локтями по столу. Хозяйка заговорила быстрее:
– Есть у нас лошади. Онфим Босой продаст, не обманет. Указать?
– Спасибо. В Новгороде - свои...
– Глеб устал от пустопорожнего разговора и, чувствуя зуд в желудке, решительно припечатал широкую ладонь к столешнице: - Ухи!
– Сейчас будет!
Хозяйка исчезла. Глеб перевел взгляд на незнакомца, сидевшего напротив. Тот молчал, сгорбленная спина и опущенные плечи застыли в неподвижности. Повинуясь внезапному желанию заговорить, Глеб подался вперед и спросил негромко:
– Ты кто?
Незнакомец не ответил, но по дрогнувшему затылку Глеб понял, что вопрос услышан.
– Как зовут, спрашиваю?
Незнакомец сжался еще сильнее. Глеб глубоко вздохнул и откинулся назад - молчит, ну и ладно.
Хозяйка принесла горшок с дымящейся ухой и горячие ломти свежего хлеба.
– Цыпленка подожди.
– Ладно.
– Глеб взял ложку, стал прихлебывать уху и вдруг поймал на себе пристальный - исподлобья - взгляд незнакомца.
"Голодный", - понял сразу и, перекрывая купеческий говор, крикнул в полутьму:
– Хозяйка!
Она выглянула из кухни, держа в
руках расшитый петухами рушник. Глеб не стал подзывать, сказал громко и раздельно:– Еще ухи. И цыплят. Пару. Она кивнула, скрылась. Глеб двинул свой горшок к незнакомцу.
– Ешь!
Тот поднял голову. В черных раскосых глазах загорелось удивление.
– Ешь, говорю!
– повторил Глеб с напором и протянул ложку.
У незнакомца было нездешнее - широкое и скуластое - лицо. Под нижними веками набрякли серые мешки, а на потрескавшихся, по-детски припухлых губах шелушилась сизая, с красноватыми ниточками-прожилками, кожица.
"Пацан, - подумал Глеб.
– Лет пятнадцать, не больше".
– Ешь, ешь, - сказал в третий раз, совсем уже ласково.
Незнакомец осторожно протянул руку, взял ложку и беззвучно погрузил ее в жирную уху. Его впалые щеки задергались, но глаза все еще с опаской смотрели на Глеба.
Глеб, чтобы не смущать, отвернулся и стал глядеть в окно, за которым высокий всадник, спрыгнув с коня, отстегивал от седла дорожную суму.
– Пяй... вий...
Услышав непонятные слова, произнесенные надтреснутым голосом, Глеб оторвался от окна и снова посмотрел на незнакомца. Тот жадно ел уху и облизывал обветренные губы.
– Что ты сказал?
– Пяйвий, - повторил незнакомец.
– Имя.
– Твое?
Тот кивнул и пальцами выудил из горшка белую рыбью середку. Теперь в его настороженном взгляде проблескивали искорки доверия.
Вернулась хозяйка, поставила на стол второй горшок с ухой. Следом дородная девка в льняной рубахе и красной поневе принесла печеных цыплят.
Глеб разломил душистый хлебный кус и опять спросил незнакомца:
– Откуда ты? Из хазар, что ли?
– Нет, - замотал лохматой головой.
– Далеко. Земля Тре...
Русские слова давались ему с трудом, но он старательно выговаривал их, поглядывая на Глеба совсем уже. дружелюбно и даже как-то застенчиво.
– Тре? Не слыхал. Это где такая?
– Далеко! Там.
– Он махнул рукой за спину, и с мокрых пальцев сорвались блестящие капли.
– Там север. Новгород.
– Дальше!
– Дальше? Дальше Ладога.
– Дальше!
– Свирь, озеро Онежское...
– Еще дальше!
Глеб напряг память, вспомнил рассказы ушкуйников о заволочской чуди.
– Ты из-за волока? С Двины?
– Дальше!
Незнакомец доел уху и, не ожидая предложения, принялся за цыпленка. Глеб озадаченно катал в пальцах тугой хлебный шар.
– Дальше, чем Двина? Там море...
Про это море сказывали бывалые новгородцы. Встречало оно гостей неласково, и из дальних походов к устьям Двины мало кто возвращался живым. А за тем морем, говорили, заканчивался свет и начинался страшный полунощный край, царство теней, куда человеку попасть - все равно что сойти в преисподнюю.
– Не море... За...
– Пяйвий, обжигаясь, хрустел цыпленком. Зубы крепкие, невольно подумал Глеб. Даром что заморыш - кости грызет, как пряники.
– За морем? Что же там?