Земля Тре

– Вот твой меч. Им теперь только в грядках копаться.

Глеб хотел сказать в ответ что-нибудь обидное, но с языка сорвалось совсем не то:

– А купец клялся, что дамасский...

– Брехня!

Глеб не знал, что говорить. Сквозь треск костра слышно было, как чужак шевелит прутиком угли. Пяйвий снова опустился на землю, осторожно коснулся пальцем перевязанной руки Глеба.

– Больно?

– Ерунда...

– А ты крепкий парень, - донеслось от костра.
– Троих уложил.

– Двоих, - поправил Глеб, вспомнив недобитого лучника.

– И меня утомил изрядно. Думал, не одолею.

– Ты и не одолел. Подожди... Подымусь, продолжим.

– Продолжим, - с готовностью согласился чужак.
– Потом. Если встретимся.

– Почему потом?

Чужак обернулся, и Глеб разглядел дремучую, как у сказочного лесовика, бороду, под которой - показалось?
– пряталась ухмылка.

– Крови из тебя сколько вытекло - считал? Ушат, а то и поболе.

– Ну, ты загнул...

Глеб вдруг осознал, что не испытывает к этому человеку ненависти. Было желание еще раз помериться силами, доказать свое превосходство, но убить? нет.

– Если ты и разбойник, то благородный.

– Спасибо, - отозвался чужак.
– Утешил.

– Как тебя зовут?

– Коста. Кость у меня крепкая, вот и прозвали.

– Да уж, крепкая...
– Глеб потер ноющий бок.
– А те трое, они тебе кто?

– Никто. Просто дороги вместе сошлись.

– Давно?

– С месяц. А теперь вот разошлись...

– И много награбить успели?

Чужак опять обернулся, долго смотрел на Глеба прищуренными глазами.

– Какой ты любопытный. Сам-то кто?

Глеб ответил без утайки.

– А он?
– Чужак кивнул на Пяйвия.

– Долго объяснять.

– Нож метнул знатно, - сказал Коста с уважением.
– Где так навострился?

Пяйвий поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, на чужака поглядывал хмуро, из-под насупленных бровей.

– Он из земли Тре, - сказал Глеб, желая удивить.

– Лопин, стало быть? Далеко забрался...

Коста неторопливым движением подбросил в костер сухих веток, выбрал из оставшейся кучи прут подлиннее и стал крепкими ногтями сдирать с него кору.

– Лопин?
– Глеб приподнялся на локте, охнул, но, пересиливая боль, выпрямил руку, сел.
– Откуда знаешь?

– Старик один болтал. В Новгороде. Есть, говорил, такая земля, и живет в ней народ, лопины.

– А еще что говорил?

– Разное... Богато, мол, живут - рыба в озерах не переводится, жемчуг хоть заступом греби, зверья в лесах видимо-невидимо. Но главное, - тут Коста сделал паузу, пропустил очищенный прут сквозь сжатый кулак, - все это богатство - с неба...

– Как с неба?

– А так. Раз в год находит на тот край туча, и сыплются из нее белки, зайцы, оленцы малые... Падают на землю и расходятся по лесам. Оттого и не убывают, сколько ни стреляй.

Глеб перевел взгляд на Пяйвия.

– Это правда?

Тот сжался по-воробьиному, совсем как тогда, в корчме, и произнес глухо:

– Нельзя... Нельзя сказать.

– Чудак ты, право! Чего хочешь, чего боишься - не пойму.

Глеб, постанывая, подполз поближе к костру, лег рядом с Костой, спросил, переводя дыхание:

– А еще... что... говорил?

– Не знаю. Ушел я... Не люблю, когда брешут.

– А если правда?

– Мне-то какое дело? Я туда не собираюсь.

Возле хворостяной кучи лежала серая холщовая котомка. Коста деловито развязал веревку, запустил внутрь руку с толстыми коричневыми пальцами, долго рылся и наконец извлек на свет пузатую луковицу с проклюнувшимся зеленым ростком.

– Дай-ка нож, боярин. Под тобой, в траве.

– Я не боярин, - сказал Глеб, отодвигаясь.

– А мне все одно. При деньгах - значит боярин.
– Коста взял нож и стал размашисто, будто шкерил рыбу, счищать с луковицы желтую шелуху.

Глеб повернул голову, посмотрел на пламя да так и прилип к нему застывшим взглядом. Что-то завораживающее было в этих лохматых огненных всплесках, похожих то ли на дразнящие языки, то ли на ладони, которые изгибались на ветру и манили, зазывали куда-то... Он чувствовал, что уже не может отвязаться от мыслей о полуночном крае, где живет Большая Тайна. Чувствовал, что грудь раздувается от волнения, как бычий пузырь, наполняемый воздухом, и это волнение было похоже на то, которое он испытывал в детстве, когда на спор решил прыгнуть в Днепр с высокого обрывистого берега. Тогда, перед прыжком, он долго стоял, глядя на шевелившуюся далеко внизу темную воду, а потом напряг мышцы, оттолкнулся от кручи обеими ногами и прыгнул...

Глеб закрыл глаза. Костер трещал - подталкивал к решению.

– Не собираешься?
– сказал вполголоса.
– А я... Я, кажется, собираюсь.

– Куда?
– спросил Коста, разрезая луковицу на дольки.

– В ЗЕМЛЮ ТРЕ.

Сказал и понял, что отказа от этих слов быть уже не может. Огонь подпрыгнул, ткнулся жаркими губами в самую яркую звезду на небе. Сзади послышался шорох. Глеб обернулся и увидел Пяйвия - тот сидел совсем близко и смотрел на него сжавшимися в узкие щелочки глазами.

– Ты сказать...

– Я сказать, что поеду с тобой. Понял?

Нет, Пяйвий не понял. То, что сказал Глеб, было слишком... слишком щедро, а Пяйвий не привык к щедрым подаркам. Он продолжал буравить Глеба напряженным взглядом и хотел вытянуть из него хоть какое-то объяснение.

– Зачем?

– Хочу поглядеть, как зайцы с неба падают. Веришь?

– Нет...

– Ну хорошо.
– Глеб придвинулся вплотную, взял его за плечи (в раненой руке опять зажгло, но стерпел).
– Ты мне жизнь спас? Спас. Я теперь твой должник. А у нас принято долги отдавать. Теперь веришь?

– Нет...

– Что "нет"?

– Нет долг...

– Глупый! Сказал, поеду, значит, поеду. Слово не воробей.

Коста слушал их разговор, не вмешивался и с бесстрастным видом нанизывал кружочки лука на прут.

Замолчали. Над поляной повисло безмолвие, лишь костер по-прежнему швырял в небо искру за искрой, щелкал, поторапливал...

Пяйвий закусил губу и опустил голову. Глеб слегка тряхнул его за плечи.

– Ну, уговорил?

Где-то неподалеку послышалось тонкое лошадиное ржание. Глеб узнал голос своего коня, вопросительно посмотрел на Косту.