Землячки 4. Сульма

– Мне всё это продавать можно? Или на хранение?

– Всё твоё, продавай, нечего товару залёживаться. У нас вся трёхкомнатная забита. Пока найдём место. Где Наиль-то?

– Бросил меня Наиль.

– Как бросил?

– Так. Бросил. Пока была в поездке. Записку оставил "Меня не ищи".

– Когда?

– Летом, когда к маме ездила.

– Переживаешь?

– Переживала. Сейчас уже легче стало.

– Как машина? Гараж?

– Машину забрал, а в гараже я ещё не была.

– Давай тогда, пока я здесь, съездим посмотрим.

– Я сама хотела попросить тебя.

– Одевайся, поедем.

Она не стала хаять своего бывшего друга, ни словом не упомянула, что он обокрал её, боясь своих слёз. В гараже всё было на месте, прибрано, сухо.

– Гараж не продавай, он хороший, пригодиться может.

– Ладно.

– Если что надо, звони.

– Хорошо. Меня тут соседи попросили пол в подъезде мыть, я согласилась, не трудно, да и чистоплотные все соседи, спокойные.

– Дело твоё, раз согласилась.

А через неделю получила письмо от Дании и не смогла сдержать радости, захватившей её, "... мы высылаем тебе пять посылок, в каждой по четыре шали. Проверяй прямо на почте каждую. Деньги сразу переводи на наш счёт в Сбербанке, и свой открой тоже в Сбербанке, так переводы дешевле обходятся. Высылаем наш номер телефона, обо всём звони, чтобы проблем не было...". На следующий же день она бросилась в Свердловск по базарам, чтобы определиться с продажной ценой шалей из козьего пуха, которыми иногда торговали цыгане.

– Подушки подушками, а шали -- выгоднее.

Сульма увлечённо второй день начёсывала массажной расчёской разложенные шали, потом по очереди развешивала их на балконе, чтобы они на морозце ещё больше пушились, потом снова трясла их, перетряхивала, и снова начёсывала. Никогда она не ждала так первого хорошего снега, как этой осенью.

– Вот выпадет настоящий большой белый снег, все их вываляю в нём, как в нашей деревне многие делали, тогда они будут иметь настоящий товарный вид. Только одна я на здешнем рынке торговать ими буду.

Дания просила с каждой вернуть восемьдесят процентов стоимости, а двадцать процентов плюс розничный навар останется у ней. На деньги от продажи одной шалюшки она сможет прожить целый месяц, дело стоило того. Она не сомневалась, что сестрица завысила отпускную цену. Дания закончила институт, была грамотная, бойкая, работала в Горсовете, связей у ней было много со всеми предприятиями, так же как и друзей-подруг. Квартира у них была, как проходной двор, двери были всегда открыты для всех, и с мужем они жили легко и дружно.

– И ей хорошо, и мне хорошо, - радовалась Сульма, - лишь бы продажа пошла. Впереди зима, самое время для такого товара.

И вот она, белолицая, черноглазая, с раскрасневшимися от мороза щёчками, с красными губками, в высоких белых сапожках, в белом овечьем полушубке, купленном с рук у какого-то мужичка, в толстой пуховой шали, на выставленном конце которой прикреплена цена, стоит за прилавком и торгует своими излюбленными подушечками.

– Сульма, где ты такую шаль отхватила?
– Нина первая заметила новинку.

– Хочешь такую же?
– Смеялась она в ответ.

– Продать свою хочешь?

– Хочу.

Соседки по ларькам подходили, тоже присматривались.

– Нисколько не сбавишь?

– Не могу, девочки.

– Так её продувает, наверное.

– А я полиэтиленовый пакет внутрь вложила, как в печке горячей голова, и плечи все обёрнуты, и грудь греет. Настоящий козий пух, ласковый, нежный.

Около полудня возле неё остановились две пожилых женщины, долго рассматривали её. Наконец, пошептавшись, одна спросила:

– Вы поношенную за такую цену продаёте?

– Нет, у меня с собой новая есть.

– Можно посмотреть?

Она разложила на прилавке вынутую из пакета шаль. Пока женщины рассматривали, переговариваясь, набрались ещё любопытные. Соседки по прилавкам подошли, прислушиваясь к разговорам понимающих толк покупательниц. Сульма молчала и только улыбалась.

– А до завтра можете мне оставить? Я обязательно куплю, денег сегодня не захватила столько.

– Во сколько завтра подойдёте?

– Да в это же время, в обед, раньше никак не получится.

– Хорошо. Подходите, буду до обеда ждать.

– Может у вас чуть поменьше есть?

– Нет, выбора нет, только вот эта и та, что на мне.

– Хорошо, я обязательно заберу завтра. Уберите, пожалуйста, обратно в пакет с глаз долой.

– Хорошо, приходите. Оставлю.
– Улыбалась Сульма, сворачивая запорошенную снежком шаль.

– Сульма, а для нас что, ничего у тебя нет?
– Шёпотом спрашивали Даша с Ниной, когда толпа у прилавка поредела.

– Для вас, девочки, найдётся. Несите завтра деньги.

За две недели она продала десять штук. Прекрасно понимая, что весной и летом таким бешеным спросом шали пользоваться не будут, и ничуть не сомневаясь, что продаст вторую половину очень быстро, выслала все деньги сестрице.

– Дания, - говорила она по телефону, - я продала уже больше половины. Жду ещё партию, высылай, пока сезон -- покупают, весной и летом такого спроса не будет.

– Молодец, Сульма. Я тебя поняла. Договорились.

– Я сделала через день четыре перевода, так как с большой суммы какие-то комиссионные берут.

– Поняла.

– В следующий раз я уже смогу деньги тебе наперёд все отдать.

– Хорошо, очень хорошо. Я тоже ушами не хлопаю, изготовителей дешёвых ищу.

– Как там у вас погода?

– Плюс восемь, тихо, спокойно.

– А у нас пурга метёт, минус четырнадцать за окном.

– Ладно. Пока.

– Пока.

х х х

– Добрый вечер, Сульма.

– Здравствуйте, Амина Ренатовна, - ответила она с улыбкой, отодвигая ведро с лентяйкой в сторону.

– Весь подъезд ты уже у нас вылизала.

– Так ведь деньги мне за это платите все.

– И панели, и окна блестят, не то, что раньше. С чем моешь?

– Да с порошком санитарным.

– Сульма, зайди-ка ко мне, пока дома никого. Поговорить хочу.

– Хорошо, Амина Ренатовна. Сейчас домою, руки вымою и зайду.

Она, бросив лентяйку с ведром, умылась и спустилась на второй этаж. Нажала звонок.