Земляки по разуму

— Не пяльтесь на меня, как на проститутку. Я опять чувствую себя совершенно голой. Пойду, одену что-нибудь.

И вышла.

Саньковский растерянно повернулся к той, которую продолжал считать супругой:

— Надеюсь, ты не против, дорогая, что он немножко поносит твою одежду?

Выражение выпученных глаз показалось Семену немного удивленным и он уточнил:

— Вы ведь договорились об этом, да?

Вождю наконец удалось нащупать нужные нервные центры и он возмущенно прошипел:

— Идиот, я отдал Марии свое тело!

Новость повергла счастливого мужа в шок. Он переваривал ее достаточно долго, до тех самых пор, пока из комнаты не донесся голос:

— Пойду, прогуляюсь!

— Куда?!

— Неужели порядочная женщина не может хотя бы раз в жизни почувствовать себя проституткой? — балконная дверь хлопнула и в квартире воцарилась тишина. Впрочем, ненадолго, потому что почти тут же со двора донеслись истошные вопли.

— Придурок несчастный! — прорвало Семена. — Неужели ты не мог отказать ей?

— Я джентльмен! — выпятил грудь Марии Святой Дух.

— Олух ты царя небесного, а не Святой Дух! Теперь мне прыгать с балкона за ней вдогонку, да?!

— Ты всегда был склонен к крайностям.

— Кто бы мне это говорил… — сокрушенно буркнул Саньковский и опустился на табурет.

Квазисупруга поднялась, подошла к нему и положила руку на плечо:

— Не переживай, весь мой опыт говорит о том, что все стремится возвратиться на круги своя. Ведь ты тоже остался человеком…

— Иди к чертовой матери!.. — рявкнул Семен и осекся, наткнувшись на укоризненный взгляд родных глаз. На мгновение, когда понял, что впервые в жизни послал жену, его сердце сделало паузу, но затем снова забилось — послал он, в конце концов, всего лишь ее тело и такпугаться причины не было.

Растерянность сменилась уверенностью, что худа без добра не бывает. Саньковский немного воспрял духом и поплелся к телефону.

— Димка, это я. Приезжай…

***

Покрутившись перед зеркалом, Мария быстро сообразила, что формы Кристины далеки как от совершенства в ее понимании, а поэтому и от размера ее гардероба, так и от идеала настоящего мужика. «Что ж, тем хуже!» — подумалось ей и теперь она парила над двором в джинсах и рубашке мужа, которая, впрочем, тоже была малость великовата. Радость полета затмевала эту мелочь, как Луна Солнце — в том смысле, что тоже недолго. Внизу дико заверещали и Саньковская пришла в себя.

— Дура, — пробормотала она про себя. — Белый день, а ты как белая ворона!..

Она резко пошла на снижение, усмехнулась выпученным глазам старухи-соседки и мягко коснулась асфальта.

— А-а-а! — снова набралась воздуха Матвеевна, давая остальным соседям время, чтобы высунуться из окон.

— Что случилось-то? — те не замедлили воспользоваться предоставленной возможностью. — Чего орешь, как полоумная?

— Ведьма! Вот такенная ведьма!!! Куда смотрит наша инквизиция?!

— Совсем плохая-то стала на старости лет, — пожали плечами в ответ на такое сообщение соседи. — Ведьмы — они ведь только по последним субботам каждого нечетного месяца летают. И то, если верить сообщениям Гидрометеоцентра, исключительно перед дождем…

Мария быстрым шагом повернула за угол и замерла. Открывшаяся над головами снующих прохожих перспектива заставила душу поежиться от накатившего желания — ей снова захотелось взмыть в небо, а в памяти всплыло бессмертное: «Маргарита летела беззвучно, очень медленно и невысоко, примерно на уровне второго этажа. Но и при медленном лёте, у самого выхода на ослепительно освещенный Арбат, она немного промахнулась и плечом ударилась о какой-то освещенный диск, на котором была нарисована стрела. Это рассердило Маргариту. Она осадила послушную щетку, отлетела в сторону, а потом, бросившись на диск внезапно, концом щетки разбила его вдребезги. Посыпались с грохотом осколки, прохожие шарахнулись, где-то засвистели, а Маргарита, совершив этот ненужный поступок, расхохоталась…»

Саньковской на минуту стало невыносимо грустно. Все мысли о мести показались ужасно мелкими и ненужными — куда лучше избавиться от этой прорезиненной чурки и шугануть в поднебесье налегке, оставив асфальту все сволочные заботы… Но женщина, воспитанная в суровых условиях советских и перестроечных очередей, в памяти которой с детства были запечатлены пропагандой жуткие кошмары безработицы при капитализме, быстро возобладала в ней. Решения, какими бы странными они ни были, должно претворять в жизнь. Так подсказывала логика прожитых с Семеном лет… Иначе где бы была она и где был бы Семен?!

Мария решительно пошагала в сторону гороно, не забывая, чтобы не выделяться, энергично повиливать задом. Исходя из того, что она сейчас собой представляла, трудно было догадаться в каком именно месте зрел, набираясь ядовитых стервозных соков, план, но одно было бесспорно — кому-то сегодня должно было очень не пофартить.

***

— Ну? — с порога спросил Самохин приятеля. — Что случилось?

— Ммария… — выдавил из себя тот.

— Привет, — поздоровался с Марией Димка, заходя на кухню. — Как самочувствие?

— Великолепно, — безмятежно улыбнулся вождь. — Давно не приходилось чувствовать себя человеком!

— Я слышал, что тебя уволили.

— Меня невозможно уволить.

— Завидую я твоей уверенности!

— Это не ее уверенность! — вклинился в разговор Семен. — Мария ушла!

Брови Самохина непринужденно поползли вверх. Слова приятеля настолько расходились с положением дел и тел, что можно было поневоле заподозрить самое худшее.

— Ты что, чего-то не того съел? Сколько раз я тебе говорил, что нельзя быть таким неразборчивым в пище! — Димка отвернулся от друга. — Сводила бы ты его к диетологу, что ли?

— Я ничего не ел!!! — завопил Семен.

— Тише ты! — поморщился Самохин. — Я, конечно, слышал, что бывают голодные обмороки, но истерики от истощения — это что-то новенькое…

При взгляде на Семена, он умолк, потому как тот начал сильно напоминать просроченный огнетушитель — стал красным, изо рта вырывался невнятный шипящий звук, а на губах мелко пузырилась пена.