Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.
Шрифт:
— Да наплюй ты, — проворчал Лэмб. — Бывает, что ты не в силах ничего изменить. Надо трезво смотреть на жизнь.
— Это было моей надеждой на обеспеченную треклятую старость! Он украл ее!
— Но ты еще дышишь, верно?
— Тебе легко говорить! Ты не терял все до последней монеты!
— Я терял и больше, — глянул на него Лэмб.
Мгновение, другое Свит просто открывал и закрывал рот, а потом, крикнув: «Мать вашу!», бросил палку на обочину, в лес.
Повисла холодная и тяжелая тишина. Только позвякивали железные ободья колес Маджудова фургона, негромко гремела передвижная кузня, накрытая парусиной,
— Я думаю, у нас получилось, — сказала она.
— Да, — кивнул Лэмб, но он не выглядел торжествующим. — Я тоже так думаю.
Они миновали еще один поворот виляющей между холмами дороги, которая шла мимо полузамерзшего ручья — зазубренный лед наползал от каждого берега, едва не смыкаясь на стремнине.
Шай не хотелось разговаривать. Но раз уж мысль засела у нее в голове, не давая покоя от самого Бикона, не было смысла продолжать утаивать ее.
— Они будут его пытать, да? Выспрашивать?
— Савиана?
— А кого же еще?
— Это точно, — изуродованная половина лица Лэмба дернулась.
— Не радует.
— Действительность всегда мало радует.
— Он спас меня.
— Да.
— И тебя.
— Верно.
— И мы какого-то хрена бросим его без помощи?
Лицо Лэмба снова дернулось, задвигались желваки на скулах, он сердито смотрел перед собой. Чем дальше они уходили от гор, тем больше редел лес, в усыпанном звездами ясном небе сияла полная круглая луна, заливая светом плоскогорье. Широкое, каменистое, покрытое колючим кустарником и ковром сверкающего снега пространство выглядело так, будто здесь никогда не было жизни. Через него, словно рана от меча, протянулась старая имперская дорога. Шрам на земле, ведущий в Криз, который спрятался за темными холмами на горизонте.
Лошадь Лэмба замедлила шаг, а потом остановилась.
— Будет стоянка? — спросил Маджуд.
— Ты пообещал быть моим другом до конца жизни, — сказал Лэмб.
— Да, так и было, — кивнул торговец.
— Тогда езжай. — Лэмб оглянулся, развернувшись в седле. Позади, над заросшими лесом горными склонами полыхало зарево. Наемники разложили в середине Бикона огромный костер, чтобы осветить свой праздник. — Дорога хорошая, луна будет светить долго. Не останавливайся до утра, гони лошадей быстро, но размеренно. Завтра ты будешь в Кризе.
— Куда торопиться?
Лэмб вздохнул, выпустив облачко пара в звездное небо.
— Будут неприятности.
— Мы возвращаемся? — спросила Шай.
— Ты нет. — Тень от полей шляпы падала на его лицо, и только глаза горели в темноте. — Я.
— Что?
— Ты отвозишь детей. А я возвращаюсь.
— Ты сразу так задумал, да?
Он кивнул.
— Только хотел, чтобы мы отъехали подальше.
— У меня было мало друзей, Шай. Еще реже я поступал правильно. Можно посчитать на пальцах одной руки. — Он поднял кулак, глядя на обрубок среднего пальца. — Даже по пальцам этой руки. Все идет так, как должно идти.
— Ничего подобного. Я не позволю тебе идти одному.
— Позволишь. — Он заставил коня подойти ближе, глядя Шай прямо в глаза. — Знаешь, что я почувствовал,
когда мы перевалили через холм и я увидел, что ферму сожгли? До того, как возникли горечь, страх, жажда мести? Знаешь?Она сглотнула пересохшим горлом, не желая отвечать и не желая знать ответ.
— Радость, — прошептал Лэмб. — Радость и облегчение. Потому что я сразу понял, что должен делать. Кем я должен быть. Сразу понял, что могу положить конец десяти годам притворства. Человек должен быть тем, кто он есть, Шай. — Он снова посмотрел на руку и сжал четырехпалый кулак. — Я не испытываю… злости. Но то, что я делал. Как это можно назвать?
— Ты не злой, — прошептала она. — Ты справедливый.
— Если бы не Савиан, я убил бы тебя в пещерах. И тебя, и Ро.
Шай поперхнулась. Это она и сама отлично понимала.
— Если бы не ты, мы никогда не вернули бы детей.
Лэмб посмотрел на Ро, обнимающую Пита. На черепе у нее уже отросли волосы и скрывали царапину на темени. Они оба так изменились.
— Мы вернули их? — спросил он хриплым голосом. — Иногда я думаю, что мы и себя потеряли.
— Я осталась такой, как была.
Лэмб кивнул. Казалось, что на его глаза навернулись слезы.
— Ты, возможно, не изменилась. — Он наклонился и крепко обнял ее. — Я тебя люблю. Их тоже. Но моя любовь — не та ноша, которую нужно нести. Всего лучшего, Шай. Всего самого лучшего. — Он отпустил ее, развернул лошадь и поехал прочь, по своим следам к лесу, к холмам, к грядущей расплате.
— А как, черт побери, насчет того, чтобы трезво смотреть на жизнь? — крикнула она вслед.
Он обернулся на мгновение. Одинокая фигура, залитая лунным светом.
— Это всегда казалось хорошей идеей, но, признаться честно, никогда не срабатывало в моем случае.
Медленно и скованно Шай повернулась спиной к нему. Повернулась и поехала за Маджудом, его фургоном и наемными работниками, за Свитом и Кричащей Скалой, уставившись на белую дорогу впереди, но ничего не видя. Высунутый кончик языка холодил ночной воздух. И с каждым вдохом рос и рос холод в груди. Холод и пустота. Она обдумывала слова Лэмба. И что она сказала Савиану. Размышляла обо всех долгих милях, пройденных за минувшие месяцы, об опасностях, с которыми столкнулась, стремясь забраться так далеко. И не знала, что делать.
Все чаще, когда Шай говорили, что все должно оставаться как есть, она начинала задумываться, как это изменить.
Фургон подпрыгнул, наехав колесом на камень, Пит встрепенулся и проснулся. Он сел и посмотрел на Шай.
— Где Лэмб?
Пальцы Шай, сжимавшие повод, ослабели. Ее лошадь замедлилась и наконец остановилась, торжественно застыв.
— Лэмб сказал, надо спешить, — оглянулся через плечо Маджуд.
— А ты собрался выполнять все, что он скажет, да? Он — твой отец?
— Думаю, нет, — ответил торговец, натягивая вожжи.
— Но он — мой отец, — проворчала Шай.
Так ведь оно и было. Может, не такой хороший, как ей хотелось, но другого-то не было. Единственный отец для них троих. А у нее и без того хватало в жизни потерь.
— Я возвращаюсь, — сказала она.
— Это безумие! — воскликнул Свит, остановившийся неподалеку. — Проклятое безумие!
— Несомненно. И ты идешь со мной.
Недолгое молчание.
— А ты знаешь, что там больше сотни наемников? И каждый — убийца!