Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»
Шрифт:
— Севастополь…
— Эх, ребята!
Кто-то с размаху хрястнул о планширь балалайку, только застонали струны да брызнула в стороны щепа… Гитарист тоже разломил надвое охнувшую гитару, а с мостика — как он только в темноте разглядел — по-стариковски сердито закричал капитан:
— Вы что, ошалели?! Имущество-то казенное — вон откуда везем!
Стыдно стало людям минутной слабости своей. И все равно вроде бы все они, стоящие на палубе, были чем-то виноваты перед тем далеким, слабым заревом — хотя бы тем, что ушли от него… Журчала за бортом вода, стелился над палубой горький, невидимый в ночи дым. Севастопольцы уходили, чтобы вернуться
Так, старшина 2-й статьи Михаил Михайлович Ревин сразу же будет зачислен в экипаж тральщика «Якорь», начнет сопровождать танкеры и сухогрузы, идущие из Батуми в Геленджик и Туапсе.
Глухими осенними ночами 1942 года будет высаживать в тыл врага лихие группы разведчиков. Совершит десятки рейсов под огнем и бомбежкой, доставляя боеприпасы и пополнение на героическую Малую землю. В составе отряда военных кораблей будет идти на тральщике сквозь зимнее штормовое море к берегам Румынии, к порту Констанца, чтобы неожиданным огневым налетом накрыть санаторий с высшими военными чинами рейха, которые поправляли расшатанное на восточном фронте здоровье…
Весь 1945 год и еще несколько лет после окончания войны Михаил Ревин будет тралить мины, расчищать воды Черного моря… Все это будет позже, а тогда, в июле сорок второго, буксир с севастопольцами приближался к Батуми.
Едва вошел он в советские территориальные воды, как навстречу ему вылетел торпедный катер под родным бело-голубым краснозвездным флагом.
— Кто такие? Откуда идете? — запросили с катера.
— Севастопольцы! — ответили с буксира.
А когда корабли сблизились, кто-то из морских командиров, узнав командира катера, радостно прокричал:
— Сашка!
…Люди целовали землю. Обнимались, плакали от радости. Они на своей земле, они живы!
«Железный» старший лейтенант благодарил пехотинца:
— Спасибо, комиссар!
— Не за что, товарищ старший лейтенант. Я ведь ничего особенного не сделал.
— А что ты должен был делать особенное? Давал людям бодрый пример. За это и спасибо! — Старший лейтенант крепко обнял пехотинца и Ревина. — Будьте здоровы, ребята! Земля круглая, небось еще свидимся!
Кто был тот старший лейтенант? Никто не знал его фамилии, как не знали фамилии пехотинца, назначенного на время плавания комиссаром…
…Михаил Михайлович Ревин — москвич. Много лет работал инженером-электриком в одном из научно-исследовательских институтов. Ушел на пенсию… Не известно, как сложилась дальнейшая судьба Николая Некрасова, Николая Кожевникова, Ивана Полтаева, Михаила Бочкова, Петра Шилова. Не известно также, кто из плавбатарейцев был седьмым на том буксире…
ПОИСК, ПОИСК…
Много лет я мечтал встретиться с Григорием Александровичем Бутаковым, автором идеи создания плавбатареи № 3. Встречал ли Бутаков кого-либо из плавбатарейцев, знал ли о чьей-либо судьбе?
В 1968 году, после моего рассказа о плавбатарее в газете «Красная звезда», Григорий Александрович откликнулся.
С грустью узнал я, что сын его, лейтенант Александр Григорьевич Бутаков, в 1942 году погиб на Балтике. Бомба немецкого пикировщика попала в катер, на котором он вел бой…
Пресеклась династия русских моряков Бутаковых, династия, насчитывавшая более двухсот пятидесяти лет… Правда,
остался, как сказал мне при встрече Григорий Александрович, еще племянник его, но он, к сожалению, на флоте не служит…Мы встретились с Бутаковым в Ленинграде, в кают-компании легендарного крейсера «Аврора». На крейсер я приехал как специальный корреспондент журнала «Советский воин».
Сфотографировались на память. Разговорились.
Плавбатарея… Да, он ее хорошо помнит. Такое не забывается.
Бывал ли Бутаков на плавбатарее после ее постановки на «мертвые якоря» в море или в бухте Казачьей, когда стала она железным островом?
Нет, не бывал. Не удалось. Разумеется, очень хотел увидеть ее в деле, поговорить с Мошенским, с зенитчиками…
Но шла война, и Григорий Александрович воевал на другом, доверенном ему участке. Время от времени слышал в сообщениях и приказах, читал в газетах о боевых делах плавбатареи № 3, или, как Бутаков ее по-прежнему называл, «Не тронь меня!». Радовался за плавбатарейцев, гордился ими. С болью узнал, что батарея перестала существовать…
Встречал ли Григорий Александрович кого-либо из плавбатарейцев?
Бутаков оживился:
— Я, знаете ли, только вчера статью свою в «Красную звезду» направил. Прочел вашу — решил откликнуться, тряхнуть, как говорится, стариной. Вот там и пишу, что встречал одного старшину с плавбатареи. Более того, спас его…
Бутаков назвал имя старшины, рассказал обстоятельства, при которых старшина был спасен.
«В дни, когда пал Севастополь, я находился в Батуми, командовал сторожевым кораблем «Шторм».
Около четырех часов утра меня разбудил рассыльный:
— Вас вызывает к себе на крейсер командующий эскадрой вице-адмирал Владимирский!
Быстро одевшись, я прибыл на крейсер «Красный Крым», прошел в салон.
— Наш самолет, — сказал командующий, — обнаружил в море без хода какой-то катер с людьми. По всей вероятности, это севастопольцы. Сходите туда и приведите катер в Батуми.
Через 30 минут мы снялись со швартовов и взяли курс в указанный район. Часа через два увидели покачивающийся на крупной зыби баркас. «Шторм» подошел к нему вплотную. Смотрим, лежат в нем без движения несколько моряков в тельняшках. Вдруг один из них приподнялся и, увидев меня, сказал: «Товарищ капитан второго ранга! Я старшина… из экипажа «Не тронь меня!» Вы у нас при постройке были…»
Я, признаться, не вспомнил этого старшину, но мне кажется, что фамилия его была «Самохвалов» …Мы немедля подняли всех шестерых из баркаса к себе на палубу. Четверо были в тяжелом состоянии, один уже мертвый, и только Самохвалов мог говорить, двигаться. Наш военфельдшер и санитары тут же начали приводить их в сознание и оказывать медицинскую помощь. Взяв баркас на буксир, сторожевой корабль пришел в Батуми».
Итак, один из спасенных в шлюпке моряков — плавбатареец? Только почему Самохвалов?! Насколько мне известно, раненного в ногу Самохвалова вывез из Севастополя, тоже раненный, лейтенант Хигер. Он получил пропуск на подводную лодку и буквально на себе занес старшину в один из ее отсеков.
Вернувшись из Ленинграда, я незамедлительно заглянул в одну из папок своего архива, скопившегося за годы работы над темой плавбатареи. Без труда нашел запись рассказа Самохвалова.
«Если бы не лейтенант Хигер — остался бы я на скалах Херсонеса… Передвигаться на одной ноге самостоятельно не мог, а лейтенант одной здоровой рукой таскал меня на себе». Это строки из письма Самохвалова.