Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

Пришлось снова срочно запросить обоих: Виктора Ильича Самохвалова и Семена Абрамовича Хигера. Как обычно в таких случаях, томительно тянулись дни ожидания. И вот почта принесла долгожданные ответы. Хигер писал: «В штабе ОВРа начальник штаба капитан 2-го ранга Морозов дал мне пакет и ящик. Приказал следовать в Стрелецкую бухту на подлодку. Я хотел взять трех матросов со своей батареи, но приказали иначе. Самохвалова разрешили взять, а матросов в помощь, нести ящик, назначили сами. Нам выдали пропуск, по которому пропустили на подлодку. Добрались до подлодки с трудом. Переход был трудным. Привык на батарее стрелять, а тут… Сидишь в отсеке беспомощный. Лодка была перегружена ранеными. На переходе нас бомбили. А удары взрывной волны о корпус — хуже чем бомбежка. Однако в Новороссийск прибыли благополучно».

Откликнулся Самохвалов: «Я слышал, что Бутаков спас кого-то из наших… Кто-то говорил, что спасеным был Бойченко, что уходил в море чуть ли не на баркасе. Сообщаю на всякий случай, если вдруг у вас не окажется, адрес Михаила. Напишите ему. Он внесет ясность. Григорий Александрович нас, видно, спутал. Меня спас Хигер».

Итак, ясность может внести Михаил Сергеевич Бойченко. А если то был не он?

Я заочно знаком с Михаилом Сергеевичем Бойченко, бывшим командиром сигнальщиков, но в то время работа над книгой еще только развертывалась, и до расспросов Бойченко, когда и как он ушел из Севастополя, дело не дошло. Срочно написал Михаилу Сергеевичу. Задал всего один вопрос: «Когда и как ушли вы из Севастополя?»

В одно прекрасное утро — иначе его и не назовешь — почтальон вручил мне заказное письмо. Читать такие письма, такую драгоценность на ходу нельзя. Вскрывать, надрывая конверт, — варварство. Сел за стол, торжественно срезал краешек конверта — и вот в руках письмо Бойченко. Первые строчки привета… Быстрее, быстрее дальше…

«…Сойдя на берег, поступила наша группа плавбатарейцев в распоряжение штаба ОВРа. Поблагодарили нас за службу, посочувствовали, что многие товарищи наши погибли на батарее, а затем сказали: «Хлопцы, выручайте! Немец жмет. Отбивать его надо». Дали нам по фляге воды, дали оружие, боезапас и направили на передовую линию. А она, эта передовая линия, уже за городом, по нашу сторону, проходила. Немцы уже фактически заняли весь Севастополь. Воевали мы отчаянно, пятились к морю до последнего метра. Очень верили, что придут за нами корабли. Те хлопцы, из пехоты, что рядом с нами воевали, рассказывали, что их, когда Одессу оставляли, всех до последнего человека с берега сняли. А в Севастополе была другая обстановка. Очень тяжелая, и кораблям прорваться, очевидно, нельзя было. Приходили подводные лодки, забирали тяжелораненых и какие-то документы, затем пришли две шхуны, но нас в бухте много собралось — разве всех заберешь… Тогда стали мы мечтать, каким путем пройти через позиции немцев в горы, к партизанам. Только пробраться было почти невозможно, потому как местность вся немцем занята, да и открытая она. Не проскочишь. Собралась нас группа в несколько человек. Со мной был Виктор Яковлев — с плавбатареи, тоже сигнальщик, затем был, небольшого роста, кажется капитан-лейтенант, комиссар из ОВРа, один человек из 8-й бригады морской пехоты и два человека из бригады Жидилова. И вдруг удача! Мы нашли под скалой малый катер, починили его, заправили и с 30 июня на 1 июля, часов в 11 ночи, вышли в море. Немцы пустили по нас несколько снарядов, но мы довольно быстро ушли от берега. Цель наша была уйти на Большую землю.

Прошла ночь, настал день, а у нас кончилось горючее… В любую минуту могли налететь немецкие самолеты: мы несколько раз видели их стаи, проходившие стороной. А еще хуже, если бы нас заметила фашистская подлодка и взяла бы в плен. Мы ведь из Севастополя потому только ушли, что кончились боеприпасы и пришел приказ оставить Крым…

Очень мучила жажда. Мы не имели запасов воды — негде было ее взять, да и времени не было, чтобы где-то ее добывать… Одна фляжка на всех шестерых. Раненому бойцу из бригады Жидилова стало плохо — ему мы и давали воду, а сами лишь в начале пути по глотку отпили…

Из одежды своей и единственного весла смастерили что-то вроде паруса и сами легли на дно катера, чтобы сберечь силы. Капитан-лейтенант из ОВРа сидел на руле, правил по солнцу. Только ход у нас был куриный — если и был он вообще… И все же, по подсчетам капитан-лейтенанта, за все это время, что находились в море, ушли мы от нашего Севастополя далеко. Затем стали мы дежурить по очереди, оглядывать горизонт, ждать какого-нибудь нашего корабля…

О мучениях наших рассказывать не буду. Всем было очень плохо. Почти двое суток находились мы в море, в неизвестности, без воды, без пищи… Раненый наш совсем стал плох, капитан-лейтенант тоже потерял сознание, и тут я увидел дым на горизонте, сказал ребятам, стал во весь рост, замахал руками. Я кричу, а ребята лежат и тоже кричат, чтобы громче было… Встать-то они не могли.

Подошел к нам наш сторожевик, а им командовал Борода — Бутаков, тот капитан 2-го ранга, который придумал нашу плавучую батарею. Дали нам по кружке воды и по 50 граммов хлеба, а потом каждый раз норму еды все увеличивали и увеличивали…

Налетел «юнкерс», но корабль от него отбился и привез нас в Батуми, где положили нас пятерых в госпиталь, а шестой — морячок с бригады Жидилова — не выжил… После поправки мы с Яковлевым воевали в морской пехоте, в 145-м полку. Виктор Васильевич Яковлев погиб в декабре 1942 года в одном из боев. Я отвоевался до конца. После демобилизации работал в сельском хозяйстве. В настоящее время на пенсии».

Все прояснилось, стало на свое место. Я написал Григорию Александровичу. «Что ж, — ответил он, — такое вполне могло быть. Значит, Бойченко… Одна память хороша, а две и тем паче три — еще лучше. Годы все же делают свое дело… Проверяйте, если есть возможность, каждый факт по нескольку раз, с разных сторон».

Прав Григорий Александрович! Искать, находить и снова искать! Сличать, сверять, анализировать, подкреплять документами. А еще… Еще не упускать времени! Как я жалею сегодня, что не успел еще раз встретиться с Бутаковым! Все откладывал «на потом», все надеялся повидать его в «следующем году». А жизнь, работа — двадцатый век! — закручивают, время летит. Оно, увы, не ждет и никого не щадит…

Теперь я часто бываю в Ленинграде, но Григория Александровича уже нет в живых…

Лейтенант Семен Хигер… Его, постоянно находившегося на левом крыле мостика, матросы плавбатареи окрестили «вечным вахтенным».

Хигер славился острым умом, умением математически точно молниеносно вычислить данные для стрельбы своих 76-миллиметровых пушек. По его командам не раз с нескольких выстрелов сбивали «юнкерсы» и «хейнкели».

В бою 19 июня 1942 года Хигер был ранен и вскоре эвакуирован на Большую землю на подводной лодке.

После выздоровления Хигер был назначен на Каспийскую военную флотилию. Командовал флагманским кораблем — канонерской лодкой «Ленин», дивизионом кораблей. В 1957 году, по болезни, вынужден был в звании капитана 2-го ранга уйти в отставку. Преодолел тяжелый недуг и почти двадцать лет работал в Каспийском пароходстве.

И хотя живет Семен Абрамович далеко от Севастополя, он, конечно же, мечтал побывать в городе-герое, где прошла его боевая молодость.

…В Севастополь приехали всей семьей. Ходили в Музей обороны, ездили на Северную сторону, выходили на катере в море, а буквально в последние дни отпуска решили посетить Панораму. У круглого белого здания Панорамы была большая очередь. Достать билеты оказалось непросто: многие люди со всех концов страны желали посмотреть всемирно известное, спасенное черноморцами и возрожденное из огня и пепла полотно Рубо…

Хигер разговорился с милиционером, дежурившим возле Панорамы. В разговоре случайно упомянул, что участвовал в обороне Севастополя, служил на плавбатарее…

— На «Не тронь меня»? — спросил милиционер.

— Да, так ее называли… — удивленно ответил Хигер.

— Подождите, пожалуйста, минутку, — сказал милиционер.

Вскоре он вернулся с входными билетами. Услышав слова благодарности, вежливо взял под козырек:

— Это вас надо благодарить, севастопольцев!

— Поверите ли, — вспоминал С. А. Хигер, — слезы на глаза навернулись, когда меня причислили к севастопольцам. Я еще раз остро почувствовал, что молодость, трудная молодость, прожита не зря!

Участие в обороне Севастополя, десять месяцев непрерывных боев на плавбатарее, дало мне самое главное — крепкое сознание великой общности советских людей, неотъемлемости от товарищей моих — матросов, с кем было пройдено самое тяжелое — война. Да, я могу с гордостью сказать: «Мы защищали Севастополь!»

Непростой была судьба Василия Платонова — комсорга плавбатареи, подносчика снарядов к 37-мм автоматам. Тогда, 19 июня, при поражении плавбатареи немецкой авиабомбой, Платонов уцелел и после расформирования находился в штольнях при штабе ОВРа. Еще на плавбатарее Василий научился хорошо печатить на пишущей машинке и потому приштабе он оказался человеком не лишним. Так было до 30 июня… Тогда уже стало понятно, что участь Севастополя решена, что на организованную эвакуацию расчитывать не приходится… Флагманский начхим майор Бондаренко, в распоржении которого работал Платонов, откровенно сказал об этом. И смысл его совета состоял в том, устраиваться на плавсредства для переправы на Большую землю придется самим… «И то вряд ли удасться…»