Зеркала
Шрифт:
Саба Рамзи
С ним мы учились в средней школе всего два года, а потом он бесследно исчез. Хоть произошло это в 1925 году, я до сих пор помню его выпуклые светло-карие глаза и то, что он был до обидного мал ростом. Саба был превосходным спортсменом и отлично играл в футбол — правым полузащитником. В паре с Бадром аз-Зияди они представляли серьезную угрозу для любого противника. Поэтому, несмотря на маленький рост, Саба пользовался в школе уважением. В свободные часы мы вместе читали аль-Маифалути [47] и заучивали наизусть понравившиеся нам фразы. Однажды, когда я заговорил с ним о романах Мишеля Зевако [48] , лицо
47
Аль-Манфалути, Мустафа Лутфи (1876–1924), — египетский писатель-сентименталист, чей стиль был признан современниками образцовым.
48
Мишель Зевако (1860–1918) — французский писатель, автор приключенческих романов.
— Ты веришь тому, что говорится в его романах о папе римском? — спросил он.
— А почему бы мне не верить?
— Этот писатель — враг католицизма и нарочно старается очернить папу…
Так впервые я услышал новые слова: католицизм, протестантство, ортодоксия. Сперва я путал их, а потом Наги Маркос, тоже товарищ по школе, объяснил мне, что египетские копты-христиане исповедовали ортодоксальную веру, но миссионеры совратили некоторых из них, убедив принять католичество или протестантство. Гаафар Халиль стал дразнить Саба Рамзи:
— Теперь мы знаем, что ты совращенный копт!
Тот же Гаафар Халиль прознал тайну Саба Рамзи и рассказал нам, что наш правый полузащитник влюблен в учительницу женской школы в Аббасии. Мы стали следить за Саба и однажды увидели, как он шел за учительницей, когда та возвращалась из школы домой. А вечером того же дня мы вместе с ним читали «Магдалину» [49] , и я заметил, что голос его дрожит. Не в силах справиться с волнением, Саба замолчал. Почувствовав сквозь опущенные веки мой взгляд, он пробормотал:
49
Так называется в арабском переводе один из романов М. Зевако. Стефан — персонаж этого романа.
— Я видел, как вы все следили за мной. — И, вконец разволновавшись, добавил: — Я люблю, как Стефан, и даже сильнее!
Уловив мое сочувствие — а я тогда тоже был безумно влюблен, — Саба сказал:
— Я всегда буду любить ее, что бы ни случилось!
— Но она ведь учительница, а ты всего-навсего школьник, — возразил я с недоумением.
— Для любви нет преград! Я сколько раз пытался заговорить с ней, но она не отвечает. Говорят, женщины поступают так из кокетства. Как ты думаешь, это правда?
— Не знаю…
— Как же мне узнать, любит она меня или нет?
— Не представляю…
— Может, спросить Гаафара Халиля или Бадра аз-Зияди?
— Что ты! Эти зубоскалы сделают из тебя посмешище!
Изо дня в день Саба все продолжал по пятам ходить за учительницей, но напрасно… Его уверенность в себе ослабевала, он начал впадать в отчаяние. И однажды мы стали невольными свидетелями незабываемой сцены: мы увидели, как он решительно загородил учительнице дорогу.
— Простите, пожалуйста… — сказал он.
Отвернувшись от него, она собралась было пройти мимо, но он настойчиво продолжал:
— Мне необходимо с вами поговорить…
— Ну что ты ко мне привязался?! — крикнула рассерженная девушка.
— Позвольте мне сказать вам одно лишь слово… — умоляюще лепетал Саба.
— Пропусти меня, или я позову полицейского!
И она быстро пошла по улице, гневно стуча каблуками. Как пригвожденный, Саба продолжал стоять на месте. Вдруг неожиданно резким движением он сунул руку в карман, выхватил револьвер и выстрелил в учительницу. Девушка пронзительно вскрикнула и, судорожно запрокинув голову, упала навзничь. Саба словно оцепенел. Не отрывая взгляда, он все смотрел на нее, его опущенная рука продолжала сжимать револьвер. Так он и стоял до тех пор, пока не прибыла полиция и его не арестовали. А девушка скончалась еще до приезда машины «скорой помощи». Позднее мы узнали, что Саба украл
револьвер у своего брата-офицера и совершил это преступление в приступе отчаяния. Больше мы ничего о нем не слышали.Салем Габр
Этим именем, попавшимся мне впервые на глаза в 1926 году, была подписана статья в газете «Кавкаб аш-Шарк» [50] . Вскоре я услышал о Салеме Габре от Бадра аз-Зияди как о весьма толковом, хорошо владеющем пером журналисте. Он был страстным пропагандистом нашей культуры, экономической независимости страны, эмансипации женщин. Призывал он и отказаться от тарбуша и носить вместо него шляпу. Салем Габр окончил Юридическую школу, но юриспруденцией не занимался. Почти ежегодно ездил в Англию или во Францию, чтобы расширить свой кругозор. В бытность студентом Юридической школы участвовал в революции 1919 года и даже был ранен в плечо в день стычки у Аль-Азхара. Работал в вафдистской печати. После того как Саад Заглул в 1924 году занял пост премьер-министра, политическое кредо Салема Габра претерпело изменения. Однажды он с дружеской откровенностью посвятил меня в свои тогдашние раздумья.
50
«Кавкаб аш-Шарк» (араб.) — «Звезда Востока».
— Я считал, — сказал он, — что Сааду Заглулу не следовало становиться во главе правительства, что «Вафд», чтоб выполнить свой долг перед нацией, должен был оставаться партией народа…
— Значит, ты вышел тогда из «Вафда»? — спросил я.
— Нет, но мои интересы обратились совсем в другую сторону.
Он увлекся тогда коммунизмом и по сию пору слывет сторонником коммунистических идей. Однако не забывал, что работает в вафдистской газете, и в своих статьях избегал затрагивать вопросы, которые могли бы поставить лидера партии в затруднительное положение. Салем выработал особый стиль, позволявший иносказательно выражать его новые взгляды, не входя в явное противоречие с политикой «Вафда». Он призывал к освобождению женщины, к развитию промышленности и науки. Написал книгу об экономических теориях, в том числе и о социализме. Примерно в 1930 году выпустил вторую книгу — «Карл Маркс и его учение», вскоре конфискованную властями. Из-за этой книги Салем Габр подвергся яростным нападкам в консервативных кругах, обвинивших его в безбожии и анархизме.
Я познакомился с ним в салоне доктора Махера Абд аль-Керима в Мунире, когда был еще студентом университета. Мы стали часто встречаться, я заходил иногда к нему в редакцию. Познакомил его со своими друзьями — Редой Хаммадой и Гаафаром Халилем. Говорили с ним о политике и социализме, но не разделяли его взглядов о неизбежности классовой борьбы и диктатуры рабочего класса.
— Социализм должен быть установлен парламентским путем, вот о чем я мечтаю, — сказал я ему однажды.
— Я враг «Вафда»! И сторонник короля и партий меньшинства! — ответил он с вызовом.
Я недоверчиво засмеялся, а он пояснил:
— «Вафд» — опиум для народа. «Вафд» повинен в том, что сеет в народе иллюзии, а на деле неспособен решить ни одной насущной проблемы. Если б власть полностью находилась в руках короля и его партий, то процесс разложения пошел бы быстрее и народ скорее бы поднялся на революцию.
— А что это даст, если англичане держат нас за горло? — спросил я.
— Доведенные до отчаяния способны на чудеса! — сказал Салем Габр.
Доктор Ибрагим Акль обратил внимание на мою манеру приводить в разговоре высказывания Салема Габра и как-то обронил:
— Берегись философии Салема Габра, она ошибочна.
Мне пришлось не по душе такое предостережение, и я возразил:
— Если хотите знать, то ваше имя я увидел впервые именно в статье Салема Габра, где он вас защищал.
— Не столько защищал, — насмешливо ответил доктор Акль, — сколько ставил в неловкое положение. Ведь известно, что Габр хвалит только тех, кто афиширует свой атеизм или анархизм.
Разговор этот происходил в гостиной дома в Мунире в присутствии Аббаса Фавзи. Присоединяясь, по своему обыкновению, к более сильному, Фавзи заявил: