Зеркало для невидимки

— Ну и дурак ты в таком случае, Ромка. — Кох произнес это задумчиво. — Раз Разгуляев так с тобой поступил… Чего ж ты у ментов с этим его пистолетом-то вылез?

— Пал Палыч Христом Богом умолял.

— Палыч! Ее не где-нибудь, не на Луне, а тут, у нас под носом, прикончили. И всем, даже ментам тупоголовым, ясно-понятно: из наших это, из цирковых. А тут как раз этот пистолет подвернулся. И Валька с ним влип Он же у них в капкане был. А ты тут сунулся как дурак со своими уточнениями.

— Ладно, Гена, все мы знаем, как ты к Разгуляю относишься. — Коверный произнес это хоть и с запинкой, но твердо. — Ненавидишь ты его, завидуешь ему Это ваши с ним дела, я не вмешиваюсь. А то, что я Ирку хотел, а он ее не отдал, это наши с ним дела.

И они только нас и касаются, понял, нет? И потом, чего ты так вдруг за Ирку обеспокоился? Все же знают, тебе на баб плевать с высокой колокольни.

— Т-тебе на них п-плевать? — Гошка спросил это у Коха с великим изумлением. — Совсем? Так что же ты мне сейчас тогда.., ну, про этот путь, про…

Дыховичный потрепал брата по затылку.

— А ты слушай его больше, салага. — Поднялся и шагнул в темноту. Скрипнули ворота. Он покинул территорию цирка. Катя напрягла зрение-этот коверный горе-клоун, куда он уходит ночью.

Кох вылил остатки водки в стакан, протянул Гошке, бутылка полетела в темноту.

— Когда мне было столько же лет, сколько тембе, — сказал он, — тоже вот так же я все по ночам мечтал: придет мой час, встречу я ее, такую красивую, волшебную, единственную, обрежусь об нее, как об острую бритву, и… Ну, в общем, крови бы своей на ее алтарь не пожалел, чужой бы не побоялся.

Верный рыцарь Генрих… — Кох тихонько постукивал кулаком по колену. — А потом.., потом, Гоша, до меня дошло, что все это сладкое вранье, мираж. Об этом в книжках красиво пишут, в кино показывают.

А в жизни, Гоша, все проще пареной репы. Естественнее все, ближе к природе. — Он ухмыльнулся. — Помнишь, когда мы в прайд львицу ввести хотели, что с нашим номером стало в первую же течку? Разгуляй закаялся с тех пор львиц брать. Так и с бабами.

Они, смотря под каким углом на них взглянешь, — иногда стервы, иногда волшебницы, иногда милашки, а по сути своей всегда животные. И всегда хотят верх взять, каблуком тебе на шею наступить. А когда у них это не выходит, начинают вести себя с тобой, как последние твари. А ты… Что, вскрыть вены на ее пороге от неразделенной любви — красивый жест, а?

— Да. — Гошка произнес это коротенькое слово быстро, невнятно.

Катя наблюдала за ним: пьяный мальчишка… Руки бы этому «верному рыцарю Генриху» оборвать, что спаивает несовершеннолетнего.

— И дурак будешь полный. — Кох вздохнул. — Ты в ящик сыграешь, парень, а она разведется и снова замуж выскочит за Валю Разгуляева.

Это было сказано так просто, словно весь их разговора местами такой туманный, а местами по-мужски грубый, все это время вращался вокруг одного-единственного имени, которое, как и имя мертвой Петровой, они так не хотели произносить вслух.

— Она его не любит, — глухо процедил Гошка. — Я слышал. Она его послала.

— Она любит его, дурачок. И он это знает. И ее муж тоже.

И тут… Мальчишка, как поняла Катя, был уже вдребезги пьян и, наверное, толком не соображал, что делает. Он вдруг нагнулся, сунул левую руку в костер и выхватил пригоршню углей Кох вскочил, тряхнул его за плечи: «Офонарел, что ли?» Катя…

Катя выбежала из-за вагончика. Оттолкнула Коха.

Мальчишка и точно был в шоке: левая рука его была крепко сжата в кулак, угли жгли ладонь.

— Брось, брось сейчас же… — Катя с силой пыталась разжать ему пальцы. — Игорь, брось! Руку покалечишь… Брось! Покалечишь руку, выступать не сможешь, из цирка уйдешь.

Он разжал пальцы. Багровый страшный ожог, сажа. Но он, видимо, все еще не чувствовал боли, точнее, еще не успел осознать, как ему больно.

— Ты кто? — прошептал он.

— Корреспондентка. — Катя пыталась усадить его — еще секунда, и он орать начнет благим матом. — Помнишь, нас с тобой Ира ужином кормила?

— Ирка? — Он смотрел на Катю, как на ночное привидение, и вдруг она почувствовала, как он тяжело оседает на ее руку. — Ее убили.., убили… — Это был уже мучительный стон боли, а потом рекой хлынули слезы. Он плакал, потому что нестерпимо болела сожженная рука, плакал навзрыд, давился слезами, кашлял, всхлипывал.

— Ну, долго будете столбом стоять? — Катя яростно глянула на ошеломленного Коха. — Аптечка есть, врач? Ему надо рану обработать. Вы бы еще больше водки в него влили, он бы у вас и головой в огонь прыгнул!

Пока Кох бегал за аптечкой. Катя сидела с Гошкой. Тот уже не рыдал, просто скулил от боли. Он прижался к Кате, его всего трясло, как в лихорадке.

— Вот… Держи аптечку… Левая рука у него…

А эту… Эту я вообще впервые вижу, не знаю, кто она.

Из темноты вдруг на нас кинулась, как кошка.

— Это корреспондентка из газеты, Гена. И тебе не мешало бы повежливее быть с девушкой.

Катя подняла голову: над ней и Гошкой, точно два дуба в чистом поле, — Кох и Разгуляев. Кох протягивал Разгуляеву аптечку. Костер почти догорел.

Только угли еще багрово мерцали в темной золе.

* * *

Разгуляев присел, осторожно осмотрел руку Гошки, достал из аптечки чистый бинт, умело забинтовал.

— От таких фортелей, Гоша, люди калеками становятся, — сказал он жестко. — Пошли в медпункт.

Парень брел медленно, Разгуляев держал его, потому что ноги Гошки еще заплетались. Разбудили циркового фельдшера, им оказался муж кассирши.

Игоря оставили в медпункте. Кох сразу куда-то исчез, точно растворился в темноте.

Катя подумала: все же надо, наверное, как-то объяснить ему, отчего она так поздно бродит по территории цирка и отчего так бесцеремонно вмешивается не в свое дело.

— Ну? — Разгуляев изучал ее. В темноте она не видела ни его лица, ни глаз, но чувствовала. — Так и будем?

— Что?

— В прошлый раз вот тоже так, я уж настроился на оживленную беседу, анекдоты припомнил цирковые, какие поприличней, а вы в каком-то углу затаились, смотрели на меня, а так и не подошли. Просто прятались, думая, что вас не видно. Вы и сейчас подслушивали? Это что, новая манера работать?

— Да, — сказала Катя (слава богу, в темноте он не увидел, как она покраснела). — Это мой личный стиль. Так всегда больше узнаешь о людях.

— Ясненько. И к какому же выводу вы пришли?