Зеркало Иблиса

– Где вы так научились играть в шахматы? – спросил тогда Фрисснер.

Конопатый солдат смущенно пробормотал:

– Дома, господин капитан. Мой дед был тяжело ранен во Фландрии в Первую мировую, с тех пор он может действовать только одной рукой и все время лежит… Его главным развлечением остались шахматы, и мне часто приходилось с ним играть. Знаете, этот араб – очень хороший шахматист, я мог и проиграть.

– Но вы выиграли, – заметил Фрисснер. Сейчас Герниг возился возле сломанного грузовика, утирая рукавом перемазанное в масле лицо.

– Что там у них? Долго провозимся? – осведомился Ягер. Штурмбаннфюрер, громко хрустя, грыз галету и, кажется, чувствовал себя замечательно. По крайней мере, от недавней депрессии не осталось и следа.

– По-моему, что-то серьезное, – сказал капитан.

– Если мы потеряем грузовик… – начал Ягер, но Артур перебил:

– Если мы потеряем грузовик, то бросим его. Люди разместятся в остальных машинах без особого труда, а возиться с неисправной техникой или тащить грузовик на прицепе по меньшей мере глупо.

– Позвольте, – сказал Богер, протиснувшись между ними и направляясь к грузовику. Он решительно оттер солдат, дававших советы тому, чей зад торчал из мотора, и сунулся внутрь.

– Может быть, они его все же починят, – неуверенно произнес Фрисснер. – Хотя черта с два они его починят. Если что-то ломается в неподходящий момент, то ломается напрочь. Минус один грузовик. Не так уж и плохо, остается еще два.

Прошло двадцать минут.

Двадцать пять.

Ягер демонстративно убрался в душный салон легкового «фиата» и то ли уснул, то ли притворился спящим. Замке бродил вокруг – кажется, он пытался заговорить с Муамаром, но тот игнорировал ученого.

Полчаса.

Сорок минут.

– Господин капитан…

Задумавшегося Фрисснера вернул к реальности Обст.

– Господин капитан, грузовик починить невозможно.

– Что там такое? – спросил Фрисснер.

– Треснул корпус двигателя… В полевых условиях мы ничего не сможем сделать.

– Треснул корпус?

– Да, трещина тоненькая, но проходит чрез блок цилиндров, – сказал Богер, подойдя. Он вытирал испачканные руки тряпкой, от которой одуряюще пахло бензином. – Грузовик накрылся.

– Снимите все, что может пригодиться на запчасти, – распорядился Фрисснер. – Пулемет. Груз распределите между двумя оставшимися машинами Горючее, воду – ничего не оставлять. Потом подорвите его к чертовой матери. Если тут кто-нибудь когда-нибудь появится, пусть поломает голову над обгорелым остовом.

После того как с машины сняли все нужное, Каунитц подорвал ее связкой из двух гранат. Легкий «фиат» подбросило и швырнуло набок, доски кузова запылали.

– Дым виден далеко, – заметил Ягер, высунувшись из салона. – Ну и ничего страшного, – отрезал Фрисснер. – По машинам!

За ужином, когда они, укутавшись в шерстяные одеяла, сидели у костерка из собранных солдатами тонких стволов акации, археолог сказал:

– Нам нужно поменять график, господин капитан.

– То есть?

– Видите, как холодно стало ночами? Чем дальше мы будем углубляться в пустыню, тем холоднее будет. Перепад дневной и ночной температуры иногда достигает тридцати градусов.

– То есть если днем было тридцать девять по Цельсию…

– …то ночью будет плюс девять, – закончил Замке. – Я видел здесь заморозки, а в Тибести температура опускается ниже десяти градусов. И днем, когда жарко, мы будем отдыхать, а когда термометр опустится до приемлемой цифры, двинемся в путь.

– Я поддерживаю ученого, – угрюмо сказал штурмбаннфюрер, прихлебывавший из фляжки. Судя по запаху, там был коньяк, но Ягер ни разу не предложил спутникам хотя бы глоток. – Днем ехать в этой душегубке невозможно.

– Хорошо, – кивнул Фрисснер. – Поскольку сразу мы перейти на такой режим не сможем, сделаем это постепенно.

– А может, вернемся к идее сменных водителей и будем ехать круглые сутки? – предложил Макс Богер, но капитан покачал головой:

– Это лишнее. Мы не на гонках, Макс.

Из темноты в круг света у костра шагнул Муамар. Он как ни в чем не бывало уселся между Фрисснером и Каунитцем и уставился в огонь.

«Проклятый призрак».

Фрисснер уже несколько раз слышал, что солдаты называют так проводника. Действительно, сейчас в Муамаре было что-то от призрака. Зыбкие блики падали на его фигуру, исходящий от костра жар заставлял ее струиться и дрожать, и капитан подумал: «А что, если это не Муамар? Не Муамар, а невесть в какие времена погибший в пустыне кочевник или караванщик, вот так запросто присаживающийся к кострам случайных путников?» От этих мыслей Фрисснеру стало жутко, и он, чтобы развеять глупые фантазии, дернул араба за рукав. Тот резко повернулся.

Артур улыбнулся и спросил, стараясь говорить медленнее:

– Вы не хотите поужинать?

Араб наклонил голову набок, явно не понимая. Фрисснеру в первое мгновение пришла в голову мысль объяснить проводнику свое предложение жестами, но он вовремя остановился – даже живя с дикарями, негоже становиться дикарем.

– Замке, переведите ему, пожалуйста, – попросил капитан.

Ученый послушно перевел. Повернувшийся к нему Муамар выслушал и покачал головой, потом посмотрел на Фрисснера и снова покачал головой.

– Почему? – спросил Артур.

– Он вам все равно не ответит, – сказал Замке со вздохом. – Я уже несколько дней пытаюсь упросить его рассказать хоть что-то об отце, о его последней экспедиции. А он молчит.

– Что вас интересует? – спросил Ягер. Он сидел на корточках, заметно пошатываясь.

– Что? – не понял вопроса археолог.

– Какие вопросы об отце вы хотите ему задать? Я спрошу у араба, и он мне ответит, будьте покойны.

– Успокойтесь, штурмбаннфюрер. – Артур положил руку на плечо. Ягера, но тот резким движением сбросил ее и едва не упал, в последний момент успев упереться ладонью в песок.

– Я не собираюсь ничего делать… ничего плохого… и не трогайте меня, черт побери! – рявкнул штурмбаннфюрер. Плотно закрутив колпачок фляжки, он убрал ее в карман и повторил с настойчивостью пьяного человека:

– Не трогайте меня! И если я сказал, что могу разговаривать с ним, то я могу разговаривать с ним! Когда захочу. И когда он захочет.

– Тогда спросите у него, что он может рассказать Замке об экспедиции его отца, – предложил Фрисснер, стараясь направить Ягера на нужные рельсы, – Я думаю, всем присутствующим интересно это послушать.