Зеркало Пиковой дамы

– Почему-почему...
– нахмурилась Маня.
– Потому что папа её - спонсор студии. Он на все деньги дает.

– Ах, вот оно что! А я-то, дура, не понимала...

– И за аренду этого помещения он платит. И ремонт тут провел: сцену сделали и все такое... ну, оборудование, свет, сама понимаешь!

– А что, он так любит искусство?

– Да, он тут ни разу по-моему не появлялся. Искусство, ха!
– Маня скривилась.
– Он попросту выполняет все прихоти своей доченьки. Приспичило ей актрисой заделаться - нате, пожалуйста! А завтра стукнет в голову лошадей разводить или ездой на собачьих упряжках заняться - он и это организует!

– Мань, так получается... что Марк Николаевич во всем от этого крутого Алениного папаши зависит? То есть, пока он себя ведет хорошо, и Алена играет главные роли, все будет тип-топ, а если что не по ней...

– Тогда прощай студия, - вздохнула поникшая Машка.
– Пожалуйте, господа актеры, на улицу!

– Между прочим, - вставила Тая, до того сидевшая рядышком с грустным видом, - Алена хотела Лизу играть. Графиня, говорит, не её амплуа! Амплуа у нее, ф-р-р-р! Просто хочет всем все диктовать. И во всем-то она должна быть первая, ну занималась бы спортом, это же не чемпионат, а театр!

– И что в результате?
– спросила Аля.

– То, что видишь. Играет она графиню. Марк Николаевич не уступил. Она так напряглась, просто ужас! Того и гляди нажалуется своему папочке, и он все это дело прикроет. Как же, обидели доченьку!
– разволновалась Тая.

– Нет, так жить нельзя!
– вспылила Аля.
– Должен же быть какой-нибудь выход! А что, Марк Николаевич не может к городским властям обратиться, в Министерство культуры, Префектуру или куда-то еще... Почему нас не поддержать: ведь не колется молодежь, отраву не нюхает, по чердакам не шатается - делом все заняты... И дело хорошее! Нет, я не понимаю! А что сам Марк-то думает, он ищет какой-то выход?
– она не на шутку растревожилась и раскипятилась.

– Он-то... ищет, наверное, - пожала плечами Маня.
– Только этот выход не скоро найдешь... Денег на культуру теперь никто не дает: говорят, это раньше, до перестройки все театры были на гособеспечении, а теперь фиг вам, сами ищите... Вот он и нашел! Понимаешь, за все надо платить, мама так всегда говорила. Вот он и платит тем, что Алену терпит, зато у него любимое дело, студия...

– Мань, а не знаешь... почему он из профессионального театра ушел?

– Чего не знаю, того не знаю. Слушай, кончаем болтать, по-моему Маркуша Макса дожал и сейчас наша очередь. Готовься, подруга, ищи свой внутренний ритм, ты сейчас у него со шваброй будешь по сцене бегать, чтобы внутреннее состояние своей героини поймать!

Однако, Марк Николаевич объявил пятиминутный перерыв и пошел в фойе покурить. После вернулся и пригласил Алю на сцену. У той сразу повлажнели ладони и колени предательски задрожали: она панически боялась сцены и Далецкого, хотя всей душой полюбила театр и своего режиссера.

– Аля, начнем с твоей первой реплики в сцене с Томским. Начало этой сцены - с графиней - пройдем позже. Кстати, где Алена?
– Тая промычала что-то невразумительное.
– Так, понятно! Илья, прошу вас, пожалуйте!
– он называл студийцев то "на ты", то "на вы" в зависимости от настроения.

– Так, Аленька, села в кресло "у окошка" за пяльцами... Подходит Томский... Мизансцену вам не нужно напоминать, да? Вот и прекрасно, начали!

– Кого это вы хотите представить?

– произнесла свою первую реплику Аля.

– Нарумова. Вы его знаете?
– подал ответную реплику Илья, подходя к ней.

– Стоп, стоп, стоп!
– захлопал в ладоши Далецкий.
– Не понял!

– Что вы не поняли, Марк Николаевич?
– пролепетала Аля.

– Ничего не понял! Повторите.

– Кого это вы хотите представить?
– повторила Аля, стараясь, чтобы не дрожал голос.

– Кафото фы фтите истаить?
– переспросил режиссер.

– Нет, не так...
– чуть не плача, сказала Аля и повторила, старательно отчеканивая каждый слог.
– Ко-го э-то вы хо-ти-те пред-ста-вить?

– Вот теперь понял, - улыбнулся Далецкий.
– Теперь то же, только без такого нажима. Да, правильно: по ремарке Лиза задает свой вопрос "тихо", но все-таки хотелось бы его расслышать...

Они ещё с полчаса работали над техникой речи, добиваясь четкой артикуляции, и наконец Марк Николаевич снова объявил перерыв.

Алена уже минут десять, как появилась, и кокетничала с Максом в последнем ряду. Гарика - её обычного "прилипалы" сегодня не было - он заболел. А Макс, хоть и едва дышал после знаменитой "ловли хорька", но завидев её, немедленно ожил, принялся всячески развлекать и шепотом рассказывать анекдоты.

Вдруг из фойе при входе раздался дикий вопль Далецкого:

– Что это? Что тут такое? Алена! Алена, идите сюда немедленно!!!

Алена вспорхнула, недоуменно пожала плечиками и, стуча каблучками, поспешила в фойе. Скоро здесь столпилась вся трупа.

– Как вы... да, как вы могли?
– багровея, кричал Далецкий.
– Вы мне можете объяснить, как ЭТО здесь оказалось?
– он указал перстом на мастерски выполненное цветное фото Алены в изящной серебряной рамочке. Оно помещалось непосредственно под портретом Константина Сергеевича Станиславского, между Ермоловой и Комиссаржевской. На рамочке была выгравирована красивая надпись: "Актриса студии "ЛИК" Елена Фомина".

– Это же гадость, пошлость!
– бушевал Далецкий.
– Сколько раз я твердил, что мы собрались не для того, чтобы тешить свое тщеславие! Мы пытаемся стать людьми, людьми, понимаете? Избавиться от грязи и шлаков душевных! Мы лечимся театром, понимаете, лечимся от всего, чем отравлено время! От банальности, пустоты и продажности! От той мерзости и жестокости, которые просто-таки распирают экран ТУ! Время корчится! А мы пытаемся здесь хоть как-то согреться у живого костра... А вы... Вы кто? Книппер-Чехова? Алла Демидова? Марина Неелова? Ак-три-са Фо-ми-на!
– кривляясь и произнося Аленино имя по слогам, выпалил Далецкий.
– Немедленно снять!

– Марк Николаевич...
– развела руками Алена.
– Да, что я такого сделала? Просто придут на премьеру мои родные, знакомые, им будет приятно...

– Приятно?
– он уже задыхался от гнева.
– А вы... вы в театре зачем? Сделайте нам приятно, - для этого?! Вы ничего... ничего не поняли и понять не хотите. Вы попросту не способны понять! Господи...
– он схватился за голову, голос уже охрип, а лицо приобрело синеватый оттенок.
– И больше... я не хочу слышать про все ваши фокусы!