Жалкая жизнь журналиста Журова
Шрифт:
Ирка, привыкшая общаться с ровесниками на «ты», неожиданно просящим голосом чуть слышно прошептала: «Умоляю вас, не надо!» – и зарыдала. Хотя в ее характере, как раз наоборот, было без раздумий и колебаний бросаться в драку независимо от числа и силы противника. Увлеченный мордобоем парень Иркину мольбу расслышать никак не мог, а вот рыдания… Он обернулся:
– Что случилось, чего слезы льем?
– Это мой, – всхлипывала Ирка, – это мой… – и почему-то язык дальше не поворачивался.
– Этот, что ли? – он пренебрежительно кивнул в сторону Бориса, вжавшегося в угол.
– Да!.. Умоляю… не надо больше!
– Только ради тебя! – парень растянул в улыбке свое открытое симпатичное
Борис тяжело присел, отвернувшись к стене.
«Не герой. Драться вообще не умеет. Но ведь не трус! Да-да, не трус! Не сбежал же, хотя мог… Бедный, мой бедный! Он что там, плачет?!» Ее накрыло волной жалости и нежности, она подбежала к нему, села рядом, обняла и, преодолевая сопротивление, прижала к себе.
– Прошу тебя, уйди, – пробормотал он, пряча лицо. Ирка и не думала его слушать.
– Пойдем лучше умоем тебя. Я знаю, тут где, – она потащила его к душевой (он зачем-то сопротивлялся!), где всего несколько минут назад сама приводила себя в – порядок.
Борис фыркал, наклонившись над умывальником, набирал холодную воду в ладони и надолго задерживал в них лицо. Наконец, он выпрямился – под глазом обозначился синяк, нос припух, он осторожно ощупал его – похоже, цел. Выходит, легко отделался.
– Твои рыдания сохранили мою рожу в целости…
Ирка поморщилась. Витиевато как-то.
– Ерунда, пошли отсюда.
На улице она с первой же попытки остановила частника.
– Давай отвезу. Тебе куда?
– Да рядом здесь, на Большую Пушкарскую. Можем и пешком пройтись, – зачем-то предложил он.
– Ну уж нет! А то опять тебе кто-нибудь… – она хотела сказать «фейс начистит», но спохватилась. – А то опять с кем-нибудь подерешься.
В машине она отодвинулась от него подальше и всю короткую дорогу, не отрываясь, смотрела в окно. Неужели она влюбилась в этого типа? Ведь ничего о нем не знает! Одно утешение, что не зануда и танцует – с ума сойти…
– Девушка, приехали, – обращаясь только к ней, объявил водитель. Задумка была ехать дальше, домой, но Ирка почему-то позволила вытащить себя из машины.
Первым делом Ирка подошла к телефону. Набрав номер, она нетерпеливо закатила глаза к небу, дождавшись наконец ответа, выпалила:
– Я не приду сегодня. Я у Журова, – и тут же положила трубку. По ее разумению, он тут же должен был подойти, обнять и… Но ничего такого не произошло. Он лишь приоткрыл дверь в комнату: «Проходи, я сейчас».
Ранее, судя по массивному письменному столу, старинному кожаному креслу и утрамбованным книгами стеллажам, это был кабинет. Такой классический образцовый профессорский кабинет с высокими потолками в лепнине, бронзовой люстрой и обязательной лампой под абажуром. Теперь же это было черт-те что, но довольно симпатично. На спинках стульев штабелями наброшена одежда, на столике, по виду антикварном, красовался проигрыватель, рядом пестрая стопка пластинок, от проигрывателя тянулись провода к несимметрично стоящим на стеллаже внушительным колонкам, у дивана на полу валялся маленький кассетник, а в изголовье стояли совсем уж неуместные здесь слаломные лыжи с торчащими из креплений яркими ботинками. Постель небрежно свернута в рулон и прикрыта шотландским пледом. На столе пылилась знаменитая, наидефицитнейшая печатная машинка «Эрика» в окружении стопок журналов и газет. Ирка подошла к столу, вроде бы равнодушно пробежала глазами по бумагам сверху, думая обнаружить в этом ворохе что-то напечатанное именно им. Ведь что-то же он пишет – диплом, статью. Вдруг
стихи? Но ничего такого не увидела, а при всем своем любопытстве ворошить чужие бумаги, не говоря уж о том, чтобы заглядывать в ящики стола, она бы никогда не стала. Куда он запропастился? Ирка вышла в коридор и направилась в сторону кухни. Он сидел за столом перед бутылкой коньяка – откуда только деньги у него берутся? По его щекам текли слезы.Зрелище не из приятных, когда мужчины плачут, особенно пьяные мужчины. Ирка брезгливо поморщилась – по-хорошему, надо валить домой, пока мосты не развели. Этот растерявшийся, буквально уничтоженный заурядной драчкой человек ничем не напоминал того ироничного галантного кавалера, каким она увидела его в первый раз, или уверенного и чувственного танцора еще совсем недавно, всего-то два часа тому назад…
– Останься, прошу тебя, – почувствовав вибрации ее сомнений, почти шепотом проговорил он и вытер лицо ладонью. – Я не плачу, ты уж поверь. Они сами чего-то текут и текут.
– Ага. А коньяк сам наливается и наливается. Чего там случилось у тебя на лестнице? За что тебе, скажи, фейс начистили?
Борис пожал плечами и криво улыбнулся:
– Этот жлоб умышленно толкнул меня плечом! Ему не понравилось, как я танцую, типа, выпендриваюсь… Ну, я и послал его…
– Из-за такой… такой ерунды?! – изумившись ничтожности причины, воскликнула Ирка. – А промолчать ты не мог, коли махаться не умеешь?
Он опять пожал плечами, глаза вновь увлажнились, рука потянулась к бутылке.
– Может, хватит, а?
Он понимающе усмехнулся, встал с места, шагнул к ней, с какой-то неожиданной робостью чуть-чуть приобнял, уткнувшись лицом ей где-то между плечом и шеей, погружаясь в волосы и шумно вдыхая. Ирка не противилась, просто стояла, опустив руки.
– У тебя волосы вкусно пахнут, – прошептал он.
И опять Ирка почувствовала к нему нежность. Куда подевалась брезгливость? Она сначала прижалась к нему, потом, чуть отстранившись, начала целовать его соленые глаза и щеки, уже заметный синяк. Он гладил ее по спине, настойчиво пытаясь поймать губами ее губы, она отворачивалась. В какой-то момент он уверенным и каким-то опытным движением умудрился через одежду расстегнуть ей лифчик, полез сначала рукой… она не стала сопротивляться. Тогда он принялся раздевать ее.
– Боренька, пойдем к тебе в комнату.
Чудес он не совершил. Но когда он проник в нее, Ирка через несколько мгновений содрогнулась в наслаждении, испытав то, чего никогда еще не получалось при всем ее рвении. Все в ней возликовало.
– Боренька, родной мой, любимый! – шептала она, гладя его по голове. Он, как и на кухне, уткнулся ей в плечо, снова принюхался. «Ты вся вкусно пахнешь», – пробормотал он с каким-то удовлетворением и вскоре заснул. «Будет-будет моим!» – думала Ирка, рассматривая хрустальные подвески на бронзовой люстре.
Ночью он разбудил ее поцелуями, от него отвратительно несло перегаром. Она отвернула лицо, он же настойчиво и весьма ловко оказался сверху, хотя получилось немножко больно. И опять, как накануне, пик блаженства наступил совсем скоро, забыв обо всем на свете, она впилась в его губы. С каким-то остервенением он продолжал свое ритмичное движение. Какое наслаждение… мамочки… как хорошо…
Ирка спала бы и спала, если бы не чувство голода. Оторвав голову от подушки, она сначала недоуменно осмотрелась, потом расплылась в довольной улыбке и сладко потянулась. Волшебно, все получилось просто волшебно! Бориса в комнате не было, Ирка натянула на себя его футболку и высунулась в коридор. На кухне тихо играла музыка, что-то французское. Он пил чай, увидев Ирку, тут же подбежал к ней, прижал к себе.