Жан Оторва с Малахова кургана

Оторва бросился в объятия майора, и гигант, сжимая его так, что тот чуть не задохнулся, сказал тихонько:

— Жан!.. Брат мой… Нет, тебя не убьют, тебя не тронут…

Сияющий Оторва, сам не свой от радости, с трудом находил слова:

— Вы… мой брат?! Вы, кому я обязан жизнью…

— Да, я твой брат!

— Не знаю… я ничего не понимаю… но я схожу с ума от радости… О, это безотчетное влечение… эта дружба, возникшая так внезапно… это чувство, которое с первого же часа родилось в моей душе…

— И у меня тоже, Жан!.. Лишь только я тебя увидел!

— Как я счастлив и как горд, — сказал Оторва. — Мой брат… самый храбрый солдат русской армии… а в груди его — самое благородное сердце!..

— Я испытываю еще большую гордость и радость, Жан!.. Ты — герой французской армии! Но сейчас не время и не место открывать друг другу душу… изливать наши чувства… Пойдем, по дороге я все тебе расскажу.

Между тем разбежавшиеся было солдаты и унтер-офицер, который ими командовал, смотрели на эту сцену, полную драматизма, в замешательстве, которое со стороны могло показаться смешным. Они не знали, что им теперь делать, и, приставив ружья к ноге, неподвижно застыли в ожидании новых приказов.

Майор вырвался из объятий зуава и, взмахами сабли подчеркивая каждое слово, громко приказал:

— Казнь отменяется!.. У меня распоряжение командования… Возвращайтесь на свои посты. За пленного отвечаю я!

Озадаченные солдаты, которые все меньше понимали, что происходит, отошли в сторону и вскоре исчезли, словно хор в античной трагедии.

Потом офицер и сержант, русский и француз, друзья и братья, пошли рука об руку, стараясь проскочить между разрывами бомб. И прямо на ходу Оторва спрашивал, не в силах сдержать любопытство:

— И все-таки, брат мой, ваше русское происхождение… ваше русское имя…

— Для начала, Жан, мой дорогой, у меня к тебе просьба. Говори мне «ты» — у меня есть на это право, да между братьями по-другому и быть не может.

— Да, господин майор… да, Поль… я постараюсь; но если я собьюсь, вы меня… ты меня извинишь.

Громадная бомба взорвалась в десяти шагах. Разворотив полотно дороги, она осыпала братьев ливнем осколков.

— На здоровье! — закричал Оторва, разражаясь нервическим смехом. — Однако не стоит подставлять себя под презенты нашего дорогого капитана Шампобера. Вы говорили… прошу прощения!.. Ты говорил, брат мой…

— Вот так ко мне и обращайся. Слушаю тебя, мой дорогой сумасброд!..

— Да, ты прав! Могу признаться — мы оба не трусы, — что я немного заговариваюсь… ведь я вернулся издалека… из далекого путешествия… от которого ты меня избавил… Мне привалило счастье жить благодаря одному майору русской армии, который зовется Павел Михайлович и который тем не менее — мой брат. Вот про такие случаи и можно сказать, как пишут в романах: чего только не случается на белом свете!

— Верно, чего только не случается.

— И еще — тоже, как пишут в романах, — тайна эта кажется мне окутанной мраком.

— Ничуть не бывало, и сейчас ты все поймешь. В России принято всех детей называть по имени их отца. Начиная с императора и кончая последним мужиком, про всех говорят: такой-то, сын такого-то. Так вот, как зовут нашего отца?

— Мишель.

— Вот потому меня и зовут Павел Михайлович, что как раз и значит: Поль, сын Мишеля. Что же касается фамилии, принадлежащей моей семье, фамилии, под которой я числюсь в списках армии, то это прекрасная звучная французская фамилия… ее носит наш отец: Бургей. Тебя зовут по-французски Жан Бургей. Мое же полное имя по-русски: Павел Михайлович Бургей.

— Теперь я понял! Это очень просто, но в то же время необыкновенно… как многое, что кажется простым. К тому же, кроме имени, милый мой брат, бросается в глаза твое невероятное сходство с нашим отцом. У тебя его взгляд, такой же добрый и живой, его мягкий бас, его улыбка, его гигантский рост и его жесты. Мне кажется, передо мной отец, каким он был, когда я был маленьким… совсем маленьким.

— Стоп! — прервал Жана Павел Михайлович.

Майор и Оторва дошли до глухого проулка, расположенного параллельно неприятельским укреплениям; одна его сторона была защищена от попадания бомб. Они остановились перед маленьким домиком, почти невредимым, если не считать окон, из которых вылетели все стекла.

— Вот здесь я живу, — сказал майор. — Зайдем! В нашем распоряжении два часа.

— Как? Два часа… так мало?

— Мне удалось помешать твоей казни, но смертный приговор не отменен. Необходимо выиграть время и добиться помилования, ибо власти здесь суровы и законы беспощадны.

И Оторва с великолепным спокойствием воина, которого ничто не может напугать или смутить, ответил:

— Так, нужно выиграть время. Расскажи мне скорее, как можно скорее, дорогой Поль, каким образом мой вчерашний друг, мой сегодняшний спаситель оказался моим братом.

— Это очень трогательная и грустная история.

— И какая ужасная могла быть у нее развязка! Я содрогаюсь при мысли о том, что мы вполне могли убить друг друга.

— Я все тебе расскажу, к сожалению, пока лишь вкратце. Слушай… Я постараюсь быть лаконичным и в то же время ничего не забыть. Произошло это в тысяча восемьсот двенадцатом году. Тогда, как и сейчас, Россия и Франция воевали друг с другом. Война шла ожесточенная, безжалостная, и итогом ее было крушение если не славы, то могущества этого колосса — Наполеона!

Поход французской армии, вторгшейся в Россию, поначалу был триумфальным. Потом была Москва, святой город, который мы сами разрушили. Пожар Москвы стал одним из тех актов вандализма и в то же время высокого патриотизма, когда, калеча нацию, ее спасают.

Москва была необходима французам, чтобы провести в ней зиму. Ее разрушение было для них катастрофой, им пришлось поспешно отступить — надвигался голод и страшные русские морозы.

Триумфальный марш сменился беспорядочным отступлением, которое вскоре превратилось в паническое бегство. Зима была ранняя и суровая. Французы проявляли чудеса героизма и все же гибли тысячами. Они испытывали чудовищные страдания и несли устрашающие потери. Эта мрачная и величественная эпопея имела место сорок два года назад, но память о ней не стирается.

Наш отец, как ты, конечно, знаешь, служил в этой Великой армии. Он был одним из героев борьбы не на жизнь, а на смерть, когда против французов на стороне России была разбушевавшаяся стихия.

Мишелю Бургею — он родился в 1783 году — было тогда двадцать девять лет и он был капитаном конных гренадеров императорской гвардии, командиром эскадрона. Мне не надо говорить тебе, что этот отважный солдат, начав службу простым кавалеристом, добыл все свои чины лишь с помощью сабли. Каждый чин был наградой за подвиги и раны.