Жар-книга (сборник)
Шрифт:
Чумазая девчонка схватила у торговки с лотка грушу и убежала. Торговка ругается вслед.
Пьяная мамаша ведет за руку ребенка лет десяти, мальчика. То есть скорее он ее ведет, тянет домой. Хорошо, что пешеходная зона, и мамаша может выписывать ногами кренделя, не опасаясь машин.
– Федька, черт! Здорово, пропащий! – на худого молодого человека в кожанке налетел гладкий, веселый, увесистый. – В прошлом году всем классом собирались, тебя не было, в позапрошлом не было, звонили – ни фига. Ну, что, как дела-делишки? Ты же вроде в университете?
Несмотря на то, что Федя ничего не отвечает ни на одну реплику Максима, тот его тянет в подвальчик, и Федя идет.
Старик задремал в кондитерской.
– Эй, дед! – тормошит его уборщица. – Давай домой иди. Хватит тут сидеть. Тут люди сидят, а ты тут… – Заснул, – объясняет она посетителям. – Ну что ты будешь делать. Давай, давай, собирайся.
Две девушки, жующие пирожные, одна вертлявая, модная, стройная и другая – полноватая, но привлекательная, румяная, с длинной косой, вступились за деда.
– Да что он вам, мешает? – сказала та, что с косой. – Пусть посидит.
– Может, он голодный, – добавила модная. – С голоду спит. Вон какой старый. Еще неизвестно вообще, что с нами будет в таком возрасте.
– Ничего он не голодный, – говорит продавщица. – Мы ему и хлеб даем неликвидный, и печенье, и кофе сколько наливали. Это наш дед, известный.
– Он давно к нам ходит, – подтверждает уборщица. – А мы тоже не без креста, правда, Лариса?
Старик очнулся, смотрит перед собой без выражения.
Красивая женщина с печальным лицом ставит самые дорогие свечи перед образом Божьей матери, что-то шепчет, плачет.
Пьяная мамаша уморилась, села на скамейку. Мальчик сел рядом.
– Ладно, мама, ты посиди, отдохни, и пойдем. Что хорошего? – кот с утра некормленый. Вот он мяучит дома.
– Мяучит, – говорит мамаша. – Кто мяучит?
– Кот наш, мама, дома один, кот голодный.
– Съели кота? – поражается мамаша. – Бабка мне говорила… двух котов съела… в блокаду.
– Мам, пойдем домой.
– Да, Юрочка, сейчас пойдем. Один маленький секунд!
Чумазая девочка, сперевшая грушу, ест ее и насмешливо, но и не без сочувствия, смотрит на мальчика и маму.
Тоненькая девушка все глядит на воду. Рядом останавливается бравый малый, в расхристанном виде и сильном подпитии. Мочится в канал. Девушка оборачивается в удивлении. Ее лицо кривит мучительная судорога, почти рвотный спазм.
– О! Пардон, мадам. Культурная столица… кругом памятные места… ни одного туалета, пардон! Не заметил! Пьян, свински пьян и счастлив. О, как давно, как давно не был я в Санкт-Петербурге. Принимай меня, священное чудовище! Не уходите, мадам… мадемуазель… барышня… сударыня! Неужели, неужели вас зовут Настенька?
– Нет, – сердито отвечает девушка. – Никакая я вам не Настенька. Совсем уже. Делает прямо в канал и еще пристает.
– Выродок, – согласился мужчина. – Я выродок. Что делать – вот она, дегенерация! Еще лет на пятьдесят хватит! Да здравствует великая и могучая
русская дегенерация! Боже, как хорошо. Нам уже никуда не надо, понимаете? Не надо нести миру новое слово. Не надо жилы рвать. Книг писать не надо – их никто читать не будет. Новый небывалый социальный строй выдумывать – не надо. Христа русского изобретать – тоже не надо. Мы наконец можем от души пожить. Как кому при… при… как бы это цензурно сказать – прикольнется.Девушка решительно поворачивается и уходит.
– Не уходи, прекрасное привидение! – кричит бравый малый. – Возьми меня в свой классический текст!
Старик вдруг понял, что им недовольны, стал поспешно собираться, запихнул остатки печенья в карман, толкает собаку. Девушка с косой (Варя) говорит подруге:
– Ксана, давай купим ему что-нибудь.
– Давай, – соглашается Ксана. – У меня тридцать рублей осталось.
– Дора, Дора, – кличет старик свою псину. – Дора…
– Дедушка, возьмите, – Варя протягивает старику коржик. Тот не замечает, наклонился к собаке. – Дора, Дора…
– Ой, – говорит Варя. – Ой, собачка…
Уборщица наклонилась, пошевелила собаку – та мертва.
– Дед, все, померла твоя собака. Не дышит.
– Дора, Дора, – продолжает звать старик.
– Маша, что там такое? – спрашивает продавщица.
– Собачка не дышит, – говорит расстроенная Варя с коржиком в руке.
Из разных углов кондитерской стекаются люди, осматривают происшествие.
– Да всё, всё, – машет рукой уборщица. – Кранты. Ну, жалко не жалко, давай, дед, уноси собаку. У нас люди кушают. Чего там. Старая такая. Я бы сама так померла с удовольствием – лег и не встал.
– Дедушка, мы вам поможем, – говорит Варя. – Отнесем вашу Дору куда скажете.
Старик потрясенно смотрит на окружающих. Потом встает и выходит из кондитерской.
– Больной дед, не соображает ничего, – подводит итоги уборщица.
Федя и Максим в пивной.
– Да, здесь простенько, – говорит Максим, – но пиво дают правильное. Сухарики будешь? Ну, значит, откосил от армии, официальный диагноз имею – МДП. Во как! У тебя, наверное, реальный МДП, а у меня зато справка есть. МДП нет, а справка есть. А у тебя МДП есть, а справки нет. Ха-ха-ха! Работаю в папашином бизнесе. Помнишь папашу? Он тебя убивать приходил, когда ты мне руку прокусил. Он еще толще стал, ха-ха-ха! Сволочь вообще. Но фишку рубит.
Да, ты сейчас упадешь! Женюсь! Невесту зовут – ты сейчас рухнешь – Наташа! Все равно что никак не зовут, да? Учится на модельера. У ее предков дом в Озерках. Не дает, слушай, травит, что девушка и что после венца только, ничего себе. Я посмотрел на дом в Озерках, думаю – может, врет, может, нет, надо на всякий случай жениться. Стало интересно.
Федор по-прежнему ничего не говорит.
Красивая женщина выходит из церкви, глядит на пожилую попрошайку с жестяной кружкой. Вынимает сто рублей, кладет в кружку.
– Здравствуй, Клара, – говорит попрошайка. – Что, грехи замаливаешь?
Женщина отшатывается, бежит прочь.
– Что, знакомая? – любопытствует калечный.
– Клара, подружка моя бывшая. Та еще сука, – объясняет попрошайка. – Вона как шуганулась. Я про нее много чего знаю…